Хотя в списках «теневого правительства», составлявшихся оппозицией, Маклакову отводился пост министра юстиции, после Февральской революции он оказался практически не у дел. Маклаков рассказывал, что вскоре после падения самодержавия в шутку сказал П. Н. Милюкову, занимавшему тогда пост министра иностранных дел, что не желает никаких должностей в России, но «охотно бы принял должность консьержа по посольству в Париже». Шутка обернулась назначением послом. Так 48-летний Маклаков начал совершенно новую — дипломатическую — карьеру. Понятно, что назначение Маклакова не было следствием случайного разговора. Он отлично знал Францию, четверть века ездил туда каждый год, блестяще говорил по-французски, был знаком со многими французскими политическими и общественными деятелями.
Россия переживала тяжелейший кризис, и положение ее представителя в Париже обещало быть нелегким. Однако действительность оказалась гораздо хуже ожиданий. Маклаков прибыл в Париж 7 ноября 1917 года. Когда на следующий день он явился к министру иностранных дел Франции Луи Барту, то услышал из его уст о произошедшем накануне в Петрограде перевороте и о том, что министр М. И. Терещенко, подписавший — вместе с А. Ф. Керенским — его верительные грамоты, сидит в Петропавловской крепости. Последующие почти сорок лет жизни Маклакову придется провести в Париже, и на протяжении всего этого времени он будет иметь самое непосредственное отношение к российским деньгам за границей.
РУССКОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОВЕЩАНИЕ В ПАРИЖЕ
Наиболее ответственный момент для российской дипломатии наступил после окончания боевых действий и заключения перемирия. На Парижской конференции должны были решаться судьбы мира. Надо было представлять интересы России; положение русских дипломатов было двусмысленным; вынеся на своих плечах тяжесть первых трех лет военных действий и понеся огромные потери, Россия после прихода к власти большевиков заключила сепаратный мир и вышла из войны. Можно было сколько угодно рассуждать о том, что большевики не отражали истинных настроений народа, но факт был налицо. «Вы наставили нам рога», — в ярости заявил Маклакову Жорж Клемансо.
Ни одно из антибольшевистских правительств не было достаточно сильным и долговечным, чтобы его признали правительства союзников. Временного правительства уже не существовало; получалось, что легитимными представителями России оказывались послы, представлявшие несуществующее государство. Для того чтобы выйти из этого двусмысленного положения, в конце декабря 1918 года они образовали «суррогат» общероссийского представительства, получивший название Русское политическое совещание (РПС). В его состав вошли посол во Франции В. А. Маклаков, в Италии — М. Н. Гире, в США — Б. А. Бахметев, в Швейцарии — И. Н. Ефремов, в Испании — М. А. Стахович; посланник в Швеции К. Н. Гулькевич, а также бывшие царские министры иностранных дел С. Д. Сазонов (ставший министром иностранных дел правительств А. В. Колчака и А. И. Деникина) и А. И. Извольский; бывший министр Временного правительства А. И. Коновалов; «представители демократии»: глава Архангельского правительства, в прошлом знаменитый революционер-народник И. В. Чайковский, С. А. Иванов, член Кубанского правительства И. С. Долгополов, Б. В. Савинков. Председателем Совещания был избран представитель Омска князь Г. Е. Львов. Несмотря на краткосрочность и неудачливость его премьерства, первый глава Временного правительства был наиболее высокопоставленной в недавнем прошлом фигурой среди русских политиков за рубежом.
Российские дипломаты поддержали правительство Колчака; союзники, хотя и подозревали новое правительство в реакционности, также были готовы вступить с ним в деловые отношения, но на определенных условиях. Президента США В. Вильсона в приверженности Колчака демократии заверили во время личной встречи в Вашингтоне князь Г. Е. Львов и посол Бахметев; да и самого Колчака Вильсон, очевидно, помнил; президент счел необходимым принять адмирала во время его пребывания в США осенью 1917 года. Великобритания менее всех сомневалась, что с Колчаком можно иметь дело, ибо к «восшествию» адмирала на «престол», по-видимому, приложил руку британский представитель в Сибири генерал А. Нокс.
Связь с Югом России была крайне ненадежной и медленной (из Сибири в Париж телеграммы скорее доходили через США), а представления российских дипломатов о реальной силе войск под командованием генерала А. И. Деникина были смутными. Добровольческая армия, контролировавшая лишь Кубань (подчинение атамана П. Н. Краснова, то есть Области Войска Донского, Деникину произошло в начале января 1919 года), казалась величиной гораздо менее внушительной, нежели антибольшевистские силы на Востоке.