Золото Ларвезы

Мейлат добавила, что он, по слухам, выглядит, как светловолосый юноша приятной наружности, и может быть, Нилеал с Кайманором захотели вкусить его крови, потому и попали в беду. Говорят, у Фатакура как раз перед этим появился пришлый работник, теперь куда-то запропастившийся. То ли его кто-то выпил досуха – обычный конец для пришлого, который не успел найти себе покровителей, то ли дело обстоит гораздо хуже. И до чего жаль Кайманора и Нилеал: едва возвысились – и такое несчастье!

– Поделом, – без всякого сочувствия заметила Перчинка. – Если б не кидались на людей, остались бы целы.

– Люди сами виноваты, если вурваны на них нападают, – возразила Мейлат. – А вурванов нельзя за это строго судить, они вершина пищевой цепочки и всегда хотят крови, поэтому люди должны следить за собой, чтобы не давать им поводов для нападения. Если будешь разгуливать с таким видом, как будто ты еда для всех подряд, еще и шарф неплотно повяжешь – тогда не удивляйся, что попадешь в неприятности!

– Как есть страна дураков, – фыркнула в ответ Клименда. – Я смотрю, у вас тут народ еще дурнее, чем мой бывший угробец-муженек.

– А ты разве замужем? Ой, я забыла, ты ведь уже говорила в первый день…

– Была замужем за последним засранцем, теперь мы, хвала богам, разведены. У меня и ребеночек должен был родиться, да потеряла я ребеночка, и это был такой лютый страх…

Ее рассказ заставил Мейлат содрогнуться. Амуши – кошмарные существа, в Эгедру их не пускают, а они все равно, бывает, пробираются в город и бесчинствуют, пока вурваны их не выгонят. Мейлат видела их несколько раз из окон людского дома. Обитателям Владений бояться нечего, а тем, кто живет сам по себе, приходится несладко. Но даже то, что порой вытворяют незваные гости в Эгедре, не идет ни в какое сравнение с тем, что она услышала от Клименды. Залезли к ней домой, убили прислугу, своими длинными когтистыми пальцами вытащили у нее из чрева нерожденного ребенка – а он был совсем крохотный, не больше абрикоса, еще и на человечка-то не похож – и давай измываться, Клименду спасла от них лекарка со священным кинжалом Тавше.

Перчинка рассказала свою историю несколько раз подряд, добавляя все новые подробности, ужасающие и мерзкие, как будто не могла остановиться. Мейлат всей душой ее жалела.

– Очень страшно такое пережить, я тебя понимаю. Но не может быть, чтоб они ни с того, ни с сего… Наверное, ты все-таки сама дала им какой-то повод. А шарф ты в то время носила? В диких землях ведь люди шарфов не носят, ходят с голыми…

– Чего?.. Да ты совсем что ли дурная?!

– Я только хочу понять, чем ты их раздразнила, потому что если такие, как они, на людей нападают, люди всегда сами ви…

– А ну, пошла отсюда, курица малохольная!

Рывком отворив дверь, Перечная без церемоний выпихнула ее в коридор.

– А что я такого сказала? – попыталась наладить отношения Мейлат – и, схлопотав кулаком в ребра, чуть не растянулась на полу от полученного ускорения.

В следующие два дня Клименда смотрела на нее, как на пустое место. Но примерить платье все-таки согласилась.

Убедившись, что Перчинка довольна ее работой, Мейлат собралась с духом:

– Не знаю, что я в прошлый раз сказанула не так, но мне очень жаль, и я прошу прощения.

– Да что с тебя взять, если ты выросла в стране дураков, – махнула перебинтованной рукой Клименда. – Глянь-ка, вот здесь и здесь надо еще розанчиков из золотой тесьмы накрутить, а то как-то их негусто… Успеешь до театра?

– Конечно, успею! – просияла Мейлат.

– Теперь помоги мне его снять, чтобы швы не расползлись, да пойдем поужинаем у Хакила.

За два дня без этой недотепы Глодия одурела от скуки. Книжек тут нет, общество паршивенькое. Вдобавок она глазом моргнуть не успела, как заработала себе грозную репутацию, и снулая «еда» от нее шарахалась, а Хакил, с которым хотя бы поболтать можно, деликатно попросил ее не засиживаться в чайной подолгу, а то она распугивает всех остальных: те заглянут в дверь, увидят ее и сразу уносят ноги.

В город ее не выпускают. Тренироваться с амулетами нельзя – могут застукать. Только и остается пялиться в окно, на грандиозные обшарпанные Владения и крытые тростником лачуги, или гулять по коридорам «скотного дома», как она обозвала про себя людской дом – и это истинная правда, раз людей тут за домашнюю скотину держат. Ничего интересного, и ей становилось тошнехонько при мысли о том, сколько таких «перечных», «винных» и «медовых» гуляло здесь до нее, сколько «еды» эта демонова мельница уже перемолола.

Еще можно выйти в тенистый парк-лабиринт, там есть скамеечки и качели, которые при ее появлении мигом пустеют – только из-за кустарника доносятся смешки и приглушенные голоса. Словно мелкие рыбешки бросаются врассыпную, завидев щуку.

«Раз я щука – значит, щукой и буду, – с ожесточением решила Глодия. – Ох, покажу я тебе, засранцу, щуку! И коли я щука, меня тут не удержат, я из этой мережки прогрызу себе выход наружу…»