– Не разделяю твоей радости, без него было бы спокойнее. Прибудет он для переговоров с коллегой Шеро, и надеюсь, не задержится здесь надолго.
«А я надеюсь, что повидаюсь с ним», – вслух Зинта об этом не сказала, чтобы не расстраивать Суно.
Усевшись за стол, достала из конверта письмо Нинодии:
За сотни шабов от комнаты в алендийской лечебнице, где сидела за столом Зинта, развалилась в кресле Нинодия – тоже у окна, тоже за столом. И скатерть тоже была клетчатая, только бежево-серая с кистями, из дорогой ткани, но местами замызганная, в пятнах компота и подливки.
За окном ни листвы, ни солнца: небо пасмурное, даже гор не разглядеть, хотя в ясные дни они вырисовываются за хмурым ельником, словно гравировка на хрустале. На равнине меж лесом и замком местами белеет снежок. Лето в этих краях нынче не задалось: повадился прилетать сюда с юга Пёс Забагда – поговаривают, в отместку за то, что Пёс Дохрау минувшей весной, в месяц Водоноса, навалил снега по колено и учинил лютую метель в южных краях. Тепла не приносит, только дразнит северного братца, а тот и рад с ним силой помериться. То носятся друг за дружкой, то катаются по небесам, сцепившись в ураганный клубок, и Забагда лупит ветвистыми молниями, а Дохрау не дает спуску и молотит его снежными лапами. Не так уж они и недовольны друг другом, и не их собачье дело, что люди от такой погоды не в восторге.
На Нинодию промозглый ландшафт наводил уныние. «Выкрали меня по суше да по морю, за темные леса, за высокие горы, в дальние страны…» – вспомнилась ей жалоба-присказка из детской сказки.
Влипла, как провинциальная дуреха без году восьмица в столице. Поверила Тирсойму Беглецу, а тот без зазрения совести продал ее овдейским агентам.
Когда приехали на якобы профессорскую съемную квартиру, прислуга проводила их в гостиную и удалилась, а следом за ней вышел и Беглец, сказав, что ему «надобно отлучиться по делам телесным». Ох, неспроста он глаза отводил, и его скомканная виноватая улыбочка относилась вовсе не к «делам телесным», а к подлому предательству, которому нет прощения. Дальше… Не помнила Нинодия, что было дальше. Навели чары, что же еще. Очнулась уже в каюте, под присмотром двух прилизанных белобрысых девок-службисток, которые сменяли друг друга и ни на минуту не оставляли ее одну.
Она-то думала, можно больше не беречься, на кой она теперь-то сдалась овдейскому министерству благоденствия – небось все интересное уже выяснили, и кому нужна бывшая Плясунья? Оказалось, нужна. Только не она, а ее Талинса – дочь достопочтенного Орвехта, ближайшего соратника Верховного Мага Ларвезы. Рычаг воздействия, чтоб им всем заодно с предателем Беглецом в Хиалу провалиться.
С ней обращались не как с захваченным иностранным агентом, даже не как с обыкновенной арестанткой. Словно Нинодия была для них племенным животным – или сосудом, из которого предстоит извлечь ценное содержимое. Лечили, заботились об удобствах, хорошо кормили. Даже снабдили такими же, как у Тирсойма, бартогскими протезами – чтоб не упала и не ушиблась. Отвезли в старый замок на севере Овдабы: места спокойные, и кто ее станет здесь искать? Да ее в любом случае искать не будут, Суно ведь не знает, что она носит под сердцем его ребенка. Залезла к нему в постель украдкой, словно воровка в чужой карман, вот и поплатилась. Зинта в курсе, но Зинте заморочили голову письмами, которые Нинодия сама же и писала по указке похитителей. Вначале упиралась, пока не пригрозили, что заберут протезы, и будут вывозить на свежий воздух в кресле-каталке.
Откуда они пронюхали? Зинта не хотела, чтобы она открылась Суно, и можно побиться об заклад, держала язык за зубами. Но могли проболтаться маги Ложи, которых в тот день отрядили стеречь невменяемого после рюмки магобоя Орвехта.