Золото Ларвезы

Шаклемонг перед тем, как его сожрали, собирался издать свою новую брошюру «Наставления всем женщинам и девицам, как надлежит вести себя с Мужем разумной жене». Он писал, что по-настоящему умная жена никогда не станет выпячивать свой ум напоказ, и если до чего-то додумается первая, не брякнет в лоб, а скажет обмолвками, чтобы ты будто бы сам до этого дошел. Вот это правильно, да только Щука дура, и ей главное не служение мужу, а собственные интересы.

Как писал Шаклемонг, который таскался за королем со своими бумажками и зачитывал вслух отрывки, «таких жен надо нещадно учить во их же благо, а если учение не возымеет действия – без малодушной жалости искоренять, дабы они другим женам и девицам пагубного примера не подавали».

Так бы и искоренил ее из лодки… И после этого наконец-то отымел бы Мейлат, которая съежилась между ними, обеими руками сжимая черпак, точно решила, что он скоро понадобится.

– Я тоже рад, что мы с тобой развелись! Нужна ты мне… Кровопийца хуже Лормы!

– Ой ли, сам ты хуже Лормы! Даже моего младенчика еще не рожденного не пожалел, из-за кого я ребеночка нашего потеряла?! Ты виноват! А кто людей на съедение Лорме отдавал – и девок, с которыми перед этим разок покувыркался, и прислугу, которую для того и брали во дворец на один день, и всякого, кто тебе чем-то не угодил? Я-то знаю, мне маги-дознаватели кой-чего рассказали!

Это был подлый удар ниже пояса. Дирвен избегал думать о тех, кого выпила Лорма – ну, было и было, всякое же в королевском правлении бывает. И как говорил Чавдо Мулмонг, не может правитель за каждой мелочью уследить. Но все равно было тошно, пять лет жизни отдал бы, чтобы об этом забыть, да никто не предлагал ему такую сделку.

Он даже грести перестал. Только смотрел на гнусно возбужденную щучью физиономию и пытался найти весомые возражения.

– Ну, чего молчишь? – победно осклабилась Глодия.

На фоне теперь уже далекого зарева она выглядела, как исчадие Хиалы.

– Так я же был королем, а правитель не может за всем уследить!

– Ой, да чворкам об этом рассказывай! Все ты мог, и окоротить эту гнилую дохлятину мог, ты же повелитель амулетов! А вместо этого в постели с ней валялся, не боясь трупным ядом заразиться, кого другого с мертвечины воротило бы, а тебе в самый раз…

– Закрой пасть! Еще слово скажешь – зубы выбью! Я не мог по-другому, потому что я много страдал, а она хоть и дохлятина, понимала меня, а вы же никто меня не понимали… У меня детская душевная травма, ясно тебе, дуре?!

О детских душевных травмах, за которые многое должно прощаться, Дирвен читал у древнего путешественника по мирам Баглена Сегройского, в его книжке «Земля 21 век – безумный мир парадоксов». Хорошая книжка, он оттуда немало полезного почерпнул. В том мире бытовала идея, что если кто-то перенес детскую душевную травму, а после, когда вырос, совершил жестокое убийство или другое тяжкое преступление, его за это нельзя строго судить.

– Чего-чего у тебя?.. – собеседница наморщила лоб. – Никак уже ум за разум, заговариваться начал?

– Детская душевная травма! – он так рявкнул, что Мейлат втянула голову в плечи. – Когда мне было шесть лет, мама заперла меня в чулане за то, что я кидал в стенку рыбными тефтелями, потому что она вязала салфетки на заказ и не испекла мое любимое печенье. Я там целый час, наверное, просидел, я плакал. Она должна была найти ко мне подход, а вместо этого в чулан, это моя душевная травма, и потом все было из-за этого!

– Добрая у тебя матушка, – покачала головой Щука. – Меня б за такое вздрючили, а тебя пальцем не тронули, только в чулан, как наследного принца. И стало быть, ты отдавал невинных людей вурване на лютую смерть, позволял своим дружкам бить и грабить горожан, учинял погромы и рушил дома в отместку за то, что тебя тринадцать лет назад на часок закрыли в чулане? Ну, не засранец ли ты после этого?

– Сама засранка! Не в отместку, а потому что у меня с детства душевная травма!

Он уже отчаялся что-то втолковать ей, и тут Щука, верная своей подлой натуре, плеснула масла в огонь:

– Видать, ты так и остался тем капризным мелким говнюком, который кидал в стенку рыбные тефтели. Только причиндал между ног отрос, как у большого. Я-то думала, меня за взрослого парня замуж выдают, а оказалось – тьфу… Плюнь да разотри, как ты сам любишь про других говорить, хотя это про тебя же и сказано!

– Ах ты…

Хотел влепить затрещину, но до нее отсюда не дотянуться, еще и Мейлат между ними сидит, а если амулетом, вдруг он ее ненароком убьет. Ничего, на берегу он ей сполна за все навешает… Отложив расправу на потом, Дирвен с отвращением процедил:

– Щучье рыло!

Теперь уже Глодия почувствовала себя оскорбленной:

– Как ты меня назвал?! Ах ты, засранец…

«Незримый щит» прикрыл повелителя амулетов от удара «Каменного молота». Сбоку что-то хрустнуло, лодку качнуло. Он хотел презрительно бросить «Ха!», но вместо этого выдавил «хххх», обнаружив, что вместо правого весла сжимает деревянный огрызок, и вдобавок борт расколола трещина.

– Дура, ты что делаешь?! Лодку потопишь!