Золото Ларвезы

– При внешней либо внутренней угрозе Городской Совет и прочие структуры обязаны беспрекословно выполнять твои распоряжения, как если бы они исходили от меня.

– Понял, если будет чрезвычайная ситуация, как тогда с лечебницей. Надеюсь, в мирное время от меня ничего не потребуется?

– Увы, напрасно надеешься, – Эдмар развел руками в нарочито сокрушенном жесте. – Потребуется. Будешь замещать меня на официальных приемах, кто-то ведь должен.

– Какого черта?..

– Честно говоря, я пытаюсь тебя социализировать, из самых благих побуждений.

Сразу после этого признания Эдмар шагнул в раскрывшийся за спиной туманный проем, на ходу перетекая в демонический облик. Бросаться за ним в Нижний мир Хантре не стал, только прошипел вслед ругательство – скорее на кошачьем языке, чем на человеческом.

Он попал на крючок почти так же, как те, кто рвется к власти. Плевать он хотел на власть, никогда не тянуло, другое дело – ответственность. Благие намерения Тейзурга по поводу Ляраны и Сирафа определяются прихотями бывшего демона. И Хантре сознавал, что в данной ситуации ключевая фигура – это он, поэтому не может он отсюда уйти.

Эдмар способен и на плохое, и на хорошее, вот только для него нет принципиальной разницы между тем и другим. Ждать от него можно чего угодно, в самом широком диапазоне. Вспомнились – словно давний полузабытый сон – материалы какого-то расследования, в центре которого находился все тот же Тейзург, натворивший дел. Только не под этим именем и не в этой жизни. Ошеломляющая мозаика фактов: по совокупности тянет на пожизненное, но в то же время хватает такого, что можно трактовать как смягчающие обстоятельства.

Нельзя допустить, чтобы в Сонхи он стал таким же отморозком, как тогда.

Что еще, кроме Эдмара, было «тогда», Хантре так и не вспомнил. Единственное впечатление вроде бы оттуда: небо и солнце такого цвета, как будто смотришь сквозь зеленое стекло.

Он высидел на приеме до конца, даже сымпровизировал короткую поздравительную речь, вручая подарки бартогскому послу – представительному лысому господину, взмокшему до испарины в мундире с эполетами и роскошной перевязью. Председатель Городского Совета потом уверял, что его речь была истинным перлом благорасположения и государственной мудрости. Перлом или нет, но получилось не хуже, чем у других официальных лиц.

На следующее утро секретарь, как и обещал, принес ему протокол. И ведь ясно, что Эдмар про себя ухмылялся, с удовольствием внося в документ издевательски-пафосные поправки. Для него это еще одна игра, в которой он может участвовать, а может и не участвовать, в зависимости от настроения: себя-то он оставил за рамками этого бюрократического разгула.

Если бы он проникся нежными чувствами к Лорме или кому-нибудь вроде нее – никаких гарантий, что это не обернулось бы проблемами для Ляраны, присоединенной на днях соседней Шилиды и тех его владений, которые пока в перспективе. Хантре все чаще размышлял об этом, и знал бы Тейзург, что «второе лицо в государстве» вынашивает крамольные замыслы… Хотя, может, и догадывается, и это для него тоже игра. Надо найти способ ограничить его полномочия. Кештарен с подельниками – та еще шайка, таких на пушечный выстрел нельзя подпускать к власти. Зато в Ляране теперь есть Городской Совет, и люди, которых Венша там собрала, в общем достойные, неглупые и достаточно смелые, на них и надо делать ставку. Проблема в том, что Эдмар уже начал опутывать их бюрократической паутиной – во избежание конкуренции и забавы ради, один протокол чего стоит.

На полуофициальном ужине, ради которого опять пришлось облачиться в роскошную баэгу, Хантре высказал все, что думал по поводу утвержденного князем протокола. Члены Совета сокрушенно качали головами, почтительно возражали, иные предпочитали хранить молчание, но Хантре видел, что в душе они придерживаются того же мнения. И когда он сказал, что за формальностями не стоит забывать о благе Ляраны, не нашлось никого, кто бы внутренне с этим не согласился.

Видящий против демона-интригана. Только не увлекаться. И не допускать, чтобы Эдмар увлекся – если тот расценит это, как борьбу за первенство, он сделает все для того, чтобы любой ценой выиграть. Для Ляраны, Шилиды, Сирафа и прочих подразумеваемых территорий в этом не будет ничего хорошего.

Когда начинает светать, пески Олосохара становятся бледно-аметистовыми. Над ними разливается океан холодного молока в серо-голубых и сиреневых переливах, а краешек солнца, сияющий над кромкой барханов, вначале кажется серебряным. Как будто это совсем другая пустыня – не та, что днем или вечером.