Золото Ларвезы

Окно выходило в залитый солнцем внутренний дворик: светлая крыша галереи наискось между восточным и западным крылом – словно проложенная в воздухе дорожка. Ниже видна крытая черепицей пристройка, в центре плещет беломраморный фонтан. Со всех сторон стены с арочными окнами и лепными балкончиками. По сравнению с резиденцией Ложи все это выглядит мелковато, едва ли не провинциально, но резиденции больше нет, а королевский дворец как стоял, так и стоит. Масштабы уже не те – это, коллеги, символично и печально… Но поддаваться хандре некогда: нужно довести до конца треклятые переговоры, не угодив в худшую, чем до сих пор, кабалу, а вечером состоится весьма непростой разговор с Зинтой. Впору пожалеть о том, что этого спасителя принцесс в Треуголье не прикончили.

Понсойм Угрелдон не любил писать объяснительные. Зато его начальство любило их читать. А потом дотошно разбирать промахи – для почтенного Трумонга не было большей радости. Он вызывал проштрафившегося амулетчика к себе в кабинет, удобно устраивался в кресле за столом, клал перед собой листок с объяснительной, рядом ставил графинчик со сливовым вином, надевал очки и приступал к воспитательному процессу.

Рассмотрением инцидента дело не ограничивалось: Трумонг не пропускал ни одной грамматической или орфографической ошибки, критиковал почерк, тыкал пальцем в кляксы и помарки. Нередко он заставлял очередную жертву переписывать документ «в надлежащем виде» и лишь потом подшивал к остальным бумагам.

На один разбор уходило не меньше часа, и ты все это время переминайся с ноги на ногу посреди кабинета. Поговаривали, что если бы руководство Ложи додумалось отдать Трумонгу под начало Дирвена, тот через полгода ходил бы по струнке.

Угрелдон прилагал все усилия для того, чтобы избежать объяснительной. И у него получалось. С конца зимы, с месяца Чайки, никаких нареканий. Он прослыл счастливчиком. Но злой рок может подкрасться незаметно – к примеру, в облике двух юных девиц обтрепанного вида, приближавшихся по дороге к пригородной заставе, на которой Понсойм нес дежурство.

Одна была довольно хорошенькая, светло-русые волосы заплетены в косу, шея замотана грязным шарфом, как у простуженной старухи. У второй под глазом фингал, лицо из-за опухшей скулы выглядит перекошенным, в придачу губа разбита, зато взгляд острый, въедливый – сразу видно, зубастая девица.

Согласно полученной на днях инструкции, дежурному полагалось записать в постовую книгу, кто они такие, откуда прибыли и с какой целью направляются в Крибу. А также выяснить, есть ли у них при себе амулеты, и тоже переписать.

– Марлодия Лабелдон, – бойко представилась битая барышня. – А направлялись мы в Крибу за покупками, из Отты, у меня там тетка замужем за фермером, да нас по дороге ограбили, все без остатка отобрали. И который взялся нас подвезти, сбежал со своим фургоном, на дороге нас бросил. Ну, мы и чесанули пешком. Небось в Крибе не пропадем, у меня тут еще одна тетка живет.

– Ваше имя? – обратился Понсойм к хорошенькой девице.

– Мейленанк, – тихо ответила та после запинки.

Руфагрийка. И внешность типично руфагрийская.

– Фамилию назовите.

Мейленанк взглянула на свою спутницу, словно искала поддержки, а потом нерешительно произнесла:

– Паченту… Да, Паченту. Вспомнила недавно…

Говорила она с сильным акцентом, и при этом глядела неуверенно, как будто балансирует на доске над пропастью.

– Ее народец украл, когда она маленькая была, – пояснила Марлодия Лабелдон. – Недавно отбили, но она до сих пор на голову дурная. Она со мной, я о ней позабочусь. Ну, еще чего спросите или мы пойдем?

– Амулеты при себе есть? – спохватился Понсойм.

– Нету. Откуда им взяться? Я же говорю, все у нас отобрали. Уж я подам жалобу на разбой на дороге!

– Обязательно подайте жалобу, – согласился Угрелдон. – Не смею больше задерживать.

Амулетов у них и впрямь не было – сторожевые артефакты ничего не выявили, и сам он ничего не почувствовал.

Спустя полчаса на заставу нагрянул почтенный Трумонг, любитель объяснительных, и с ним почтенный Джорбет.

Посмотрев последние записи в постовой книге, Джорбет удивленно вскинул брови:

– Паченту… Хм, интересно, интересно… Угрелдон, кто это?

Дежурный рассказал о девицах.

– Что-нибудь подозрительное? – насторожился Трумонг.

– Скорее, любопытное. Паченту – был такой руфагрийский естествоиспытатель, изучал олосохарских насекомых, с этой целью приехал в Мадру с женой и ребенком, и вскоре погиб. Вурваны. Нашли обескровленного, с характерной раной на шее, а жена и дочка исчезли. Это случилось лет пятнадцать тому назад, еще до того, как вы перевелись в Крибу. Неужели его дочь?

Разговаривая дальше на эту тему, маги вышли из дежурки, а Угрелдон про себя порадовался, что все у него в образцовом порядке, и Трумонг ни к чему не придрался.

И тут снаружи раздался истошный крик:

– На обед у нас сегодня!.. На обед кабачки, фаршированные повидлой!..

Понсойм так и подскочил, опрокинув стул. До окна было ближе, чем до двери, и он по пояс высунулся наружу.

– Чего?!..