Золото мертвецов

В этом месте он был достаточно широк, и дальний низменный берег едва различался в синеватом мареве балок. От реки, еще скованной льдом, тянуло запахом талой воды. Где-то далеко свистнул тепловоз, не иначе там была железная дорога, а в высоком голубом небе серебрилась точка, за которой тянулся инверсионный след.

«Удивительно, — проследив его, подумал Юрий. — Оказывается, военные все еще летают».

Сзади басовито взлаяла собака, и, обернувшись, он увидел идущего по дорожке к дому усатого худого старика. Он был в фуфайке, кирзачах, в руке нес портативный телевизор. Хозяина сопровождал с теленка ростом лохматый пес, скаля на незнакомца белые клыки.

— Тихо, Чечен! — прикрикнул на собаку дед и, подойдя к Огневу, опустил приемник на вкопанную рядом скамейку. — Здоров будь, мил человек, — сказал, протягивая Юрию жилистую сухую руку.

— День добрый, отец, — пожал ее тот.

— Вот, принес тебе «Сапфир», Андрюха приказал. Смотри на здоровье.

— Спасибо, — сказал Огнев, беря телевизор. — Ты погоди, отец, не уходи, я сейчас, — исчез в домике.

Там, взяв целлофановый пакет, сунул в него бутылку водки, круг копченой колбасы и банку шпрот, вышел наружу.

— Это тебе с напарником, отец, — протянул пакет деду.

— Благодарствую, — с достоинством принял гостинец старик. — А ты как, молоко любишь?

— Еще бы, да только где его тут взять? — развел Огнев руками.

— Я буду приносить, — усмехнулся старик в прокуренные усы. — У меня на хуторе корова. Духмяное молоко, на степном пырее. Не то что в городе.

— Идет, — согласился Огнев и, вынув из кармана несколько купюр, вручил деду.

— Тут дюже много, — сказал тот, возвращая две.

— Ничего, отец, бери. Ты ж сам сказал, духмяное? — рассмеялся Юрий.

— Ну да.

— Вот и договорились.

Дед удовлетворенно крякнул и, аккуратно свернув деньги, спрятал их в карман.

— Заходи к нам вечером в сторожку, — пригласил он. — Вяленым чебаком угостим и чайком с медом побалуемся.

— Обязательно зайду, — пообещал Огнев.

Когда сторож с собакой ушли, Юрий вернулся в дом и, поставив телевизор на тумбочку, раздернул молнию дорожной сумки. Достал оттуда милицейскую форму и сунул в печку ее и блеснувший воронением «макаров». Выщелкнув из рукоятки обойму, удовлетворенно хмыкнул и, вставив на место, сунул пистолет за пояс, одернув свитер.

Через несколько дней вскрылся Дон.

Всю ночь на реке слышался тихий шорох и треск, а утром, когда полковник выглянул в окно, увидел скользящие по реке изломанные ледяные поля, шугу и отдельные льдины, громоздившиеся друг на друга. Меж ними, завиваясь в водовороты, темнела полая вода.

Просыпалась и природа.

На ветках потемневших деревьев набухли клейкие почки, зазеленела первая трава, над далекими туманными балками кружили стаи грачей.

В субботу приехали Душман с Зингером, доставив надувную лодку, рыболовные снасти и полтуши барана.

— Вот, будешь рыбачить, — кивнул на упакованное в чехол плавсредство Зингер. — А из барана шашлыки сварганим.

Чуть позже на своей видавшей виды «Ниве» подъехал Андрей и извлек из багажника пластиковую канистру вина, мангал с шампурами и сухую виноградную лозу, перевязанную шпагатом.

— Это что, вместо дров? — удивился Огнев.

— Самый лучший шашлык, Юра, на виноградных углях, — многозначительно поднял вверх палец Душман. — Ну, бойцы, за работу!

Вскоре над берегом закурил синеватый дымок, на шампурах запузырилась сочная баранина. Время от времени Зингер, оказавшийся изрядным кулинаром, сдабривал ее яблочным уксусом из бутылки, посыпал травками и прокручивал стальные шпажки.

Еще через час, усевшись вокруг раскладного стола, вся компания, весело балагуря, уплетала душистый шашлык, запивая его красным вином.

— Ну как? — подмигнул Юрию Душман. — Вкусно?

— Лучше, чем на Кавказе, — отправил в рот очередной кусок Огнев. — И вино отменное, никогда такого не пробовал.

— Это, брат, настоящее цимлянское, — в очередной раз наполнил стаканы Андрей. — О нем еще Пушкин писал в Евгении Онегине.

Да вот в бутылке засмоленной,
Между жарким и блан-манже,
Цимлянское несут уже!.. —

с чувством продекламировал он.

— За Пушкина! Здорово завернул, чертяка, — поднял свой стакан Зингер. — А вот чё такое блан-манже, я не в курсе, — сказал, утирая губы. — Может, ты в курсе, Сашок?

— А хрен его знает, — пожал широкими плечами Душман, высосав свой. — Наверное, жратва какая. Ты лучше прочти стих, который мы в Луганске от братвы слышали, умора.

— Можно, — заблестел глазами Зингер. — Я его специально выучил.

Як романтично пахне ковбаса,
И помидори нижно зашарилысь,
А в пляныци чиста, мов роса,
Горилочка домашня зачаилась.
И нижно сало зваблюе тильцем,
И хлиб наставыв загорилу спыну
Якщо ти млиеш й бачиш самэ цэ,
Чому ж ти, гад, не любиш Украину?! —

выдал он, и компания грохнула смехом.