Золото наших предков

Пашков всё более уставая от ежедневных шебаршинских придирок и упрёков Калины, перенапряжений при переезде… вдруг вспомнил, что проработал уже больше года, а так и не был в отпуске. Ему нестерпимо захотелось от всего отдохнуть. Он рассчитывал, что за месяц его отсутствия фирма успеет окончательно обустроиться на новом месте, хорошо если без него вывезут остатки имущества со старого места, и когда он выйдет из отпуска… это будет уже середина декабря, всё само-собой утрясётся. Так думал Пашков, подавая Калине заявление на отпуск. Калина о чём-то задумался, а потом подписал:

– Склад передашь Фиренкову, только всё досконально объясни, по каждой позиции, а я его проинструктирую.

Грузный добряк Толя Фиренков несмотря на профессорскую внешность мужик оказался простецкий. Пашков за день передал всё что оставалось у него ценного, и всё что было уже перевезено на «уличный» склад. На второй день поехали на старое место и передали то, что ещё не перевезли. Когда все акты были подписаны, их обоих вызвал в офис директор.

– Фиренков, вы уверены, что кладовщик передал вам всё, что числится по документам? – пронзительный взгляд Шебаршина имел целью вывести из себя простодушного флегматика Толю, заставить усомниться, забеспокоиться, произнести реплику типа: «Да не понимаю я ничего в этом складе, наверное околпачивают меня…». Но Толя, добродушно улыбаясь, подтвердил, что всё передано тютелька в тютельку.

– Ну, смотрите, – с явной угрозой «напутствовал» его Шебаршин.

– Как вы посмели отпустить Пашкова в отпуск!? – кричал на Калину Шебаршин, так что все в офисе могли это слышать, даже через закрытые двери.

– Я вас не понимаю Владимир Викторович. Вы ничего не сказали, когда я принёс вам заяв-ление Пашкова, и потом когда он передавал склад! – возмутился в ответ Калина.

– Я думал, что вы лично будете контролировать приём-сдачу, что сумеете поймать его на недостаче, или подтасовке. А вы… вы самоустранились, как это уже не раз делали, просто подмахнули акты, а этот прожженный жулик обвёл вокруг пальца вашего Фиренкова. И вот теперь он фактически ушёл от ответственности, он теперь ни за что не отвечает, наворовав здесь на тысячи долларов! – Шебаршин был вне себя.

– Да выйдет он из отпуска и опять всё примет. Что вы так переживаете?

– А я вот в этом совсем не уверен. Он у вас так примет. Он же на этом складе всё знает, и у Фиренкова вашего не так принимать будет, как сдавал. Он его без штанов оставит… и вас.

«По себе судишь», – хмурился Калина, а сердце вновь напомнило ему о себе тянущей болью.

К Матвееву Пашков пришёл на второй день по выходу в отпуск.

– Никак ваши хозяева вам премию выдали, – оценил его вдохновенное состояние профессор.

– От них дождёшься. Просто я в отпуске, вот и радуюсь. Так, что теперь к вам чаще заходить буду.

– Это хорошо… очень хорошо. Мне ведь надо ещё многое успеть вам рассказать… – как-то странно произнёс эти слова профессор, но уточнять не стал, словно торопясь перейти к делу. – Нуус, чем мы закончили в прошлый раз?

– Мы закончили европейскими и русскими скульпторами рубежа 19-го – 20-го веков. И в связи с этим у меня буквально несколько минут назад, по дороге к вам возник вопрос. Из ваших слов получается, что модерн и символизм возникли в русском искусстве тогда же когда и на Западе. То есть можно сказать, что в то время мы не только в литературе и балете, но и в живописи догнали Запад. Разве не так?