— Какие курши, куда пришли? — воскликнул возмущённо Ломонос, как будто он был сейчас не за тридевять земель на поле, заваленном убитыми женщинами и детьми, а на причале у Рязани солнечным летним днём, когда можно было легко предаться спорам о том, кто лучше, сильнее, древнее, умнее во всей Тёмной земле, и кому в ней быть правителями, — вы сами на Волгу пришли пару десятков лет назад!
— Уймись, Лом, — резко прервал его князь, — нашёл время задираться!
— Да хранят нас всех наши боги и боги этих мест! — произнёс загадочно Рагдай, но как обычно интонацией не закончив фразы.
Он привстал в стременах, надавив подошвами на правое, а затем на левое стремя, чтобы убедиться в их крепости и одинаковой высоте, словно готовился к скачке. Затем он ощупал кольца упряжи, поёрзал в седле, похлопал по своему мечу, отвёл полу своего аварского халата так, чтоб ничего не мешало доступу к рукояти, приподнял над лицом повязку, прикрывавшую распухший глаз. Помедлив, снял повязку совсем и сунул за пазуху. Остатки мази с века стёр рукавом, чтобы она не стекла вниз с потом в какой-нибудь важный момент. Потрогав пальцем заплывший глаз, Рагдай закончил свою мысль:
— Будем думать, что всё закончится хорошо.
— Что закончится хорошо? — спросил князь, и лицо его сделалось таким, каким его Рагдай видел лишь два раза — когда тот врубался в ряды германцев в битве в канун Журавниц и когда махал рукой вслед лодии, уходящей вместе с его сыном, княжичем Чаславом вниз по Нерли к Константинополю, для обучения там мальчика разным наукам.
Рагдай неопределённо пожал плечами. Князь плюнул в сердцах и, повернувшись к полтескам, зло крикнул:
— Вольга! Давай, иди первым через поле! Мы за тобой! Найдём кого-нибудь живого и узнаем, что тут случилось!
Полтески двинулись вперёд. Стребляне посторонились, хотя можно было ожидать, что полтески их объедут и не стоит уступать дорогу в чистом поле. Было понятно, что это произошло с их стороны как бы интуитивно, на уровне немого предложения возглавить теперь движение отряда.