Ворон, прыгнув несколько раз, примостился на затылке одного из мертвецов, и стал, словно дятел, долбить огромным клювом прямо в кость головы, чтобы добраться до лакомой мякоти мозга.
— Их молодой хан, Шегуй-шад, кажется так его звали, три дня назад пришёл к франкскому королю Дагоберту… — снова затараторил серб, и было понятно, что он сейчас собирается повторять весь свой рассказ о массовом убийстве степняков германцами, однако никто мешать ему никто не стал, и он продолжил, — хан сказал, вроде, что не будет воевать против франков и его данников, потому как не хочет быть больше с аварскими ханами вместе, которые ни с кем не хотят иметь мир, а хочет быть с франками, и просит короля дать земли для проживания его народа на западе, а за это он клялся служить в его войске и платить дань. Дагобер сказал хану своё «да». Обменялся с ханом оружием. Сказал, чтоб кутургуты ждали тут его провожатых, чтобы идти за горы в Лотарингию. Только степняки выпрягли быков из повозок и стали готовить ночлег, как со всех сторон напали франки. Очень много воинов. Убили несчастных всех. В плен не никого не брали…
— Предательство — это дело привычное в наши времена, — сказал по-славянски Ацур, — однако делать то что нам всем теперь, раз мы со своим небольшим войском так далеко забрались в страну многочисленных, жестоких и вероломных народов?
— Думаю, что нам нужно пока что последовать за теми двумя полтесками на край леса, посмотреть, что на берегу Моравы происходит, и нельзя ли нам остаться у нашего оврага, где сейчас всё войско, потому, что двигаться дальше никуда нельзя, — объявил князь своё решение после некоторого всем видимого колебания, — ни вперёд нельзя, ни назад нельзя.
— Да, правильно, князь, — сказал, кивая головой Тороп, — только заедем за холмы, и поглядим, что у Оломоуца творится, всё равно уже здесь, а потом отойдём к оврагу.
— Я бы не стал этого делать, — сказал Рагдай, — чего-то у меня плохое предчувствие про те холмы…
— День ещё только начался, кудесник, не грусти, — неожиданно развеселившись, ответил ему кривич Мышец, — бог Ярило за нас, видишь, как светит он нам ярко с неба!
— Да, Ярило за нас! — сказал Стовов бодро и тронул коня вперёд, — серба отпусти к своим грабителям, пусть живёт, кособрюхий.
— Меня бы тоже отпустил домой, великий господин, давно обещаешь! — с мольбой в голосе сказал князю Тихомир, с завистью наблюдая, как кланяясь, Драгослав пятится, а потом со всех ног бросается бежать к лесу.
— Рано ещё тебя отпускать, — ответил проводнику через плечо князь, — да и пока ты с нами, с нашими кораблями твои люди ничего не сделают!
Медленно и молча все двинулись к недалёким холмам среди зловещего вороньего карканья и трупного смрада. Когда отряд достиг края страшного поля, пришлось спешиться, потому что лошади отказывались идти вперёд из-за сплошного ковра из мёртвых человеческих тел, трупов животных, разбросанного домашнего и походного скарба. Лошадей приходилось тянуть за поводья, нахлестывать плетьми, понукать. Лошади скользили на влажной от крови земле, фыркали, трясли головами, дёргались. Мужчины-кутургуты тут лежали в панцирях, в железных и кожаных шлемах, с оружием в руках. Вокруг валялись иссечённые щиты, изломанные копья, все и всё было утыкано стрелами. Здесь состоялась настоящая битва, однако, кроме погибших кутургутов, других убитых видно не было. Скорее всего, франки и алеманы своих убитых забрали с собой.
Здесь тоже бродили среди посечённых те сербы, что обирали мертвецов. При приближении неизвестных им воинов, они отошли подальше, держась всё время на безопасном для себя расстоянии — больше полёта стрелы.