Она послушно стала стаскивать с себя одежду, обнажая обтянутые кожей кости своего тела. Груди у неё почти не было. Только остро торчали коричневатые соски, большие, как фаланга мизинца. Я развернул её к себе спиной, наклонил и насадил, остервенело толкая свой член в её влагалище, будто пытаясь измельчить в кашу все её внутренности. Она подавала свой костлявый зад мне навстречу, держась руками за стену, даже не пытаясь вытереть капающую из разбитого рта кровь. Потом я опять развернул её лицом, поставил на колени и кончил прямо на разбитый рот, на глаза, на угреватый, длинный нос.
У меня хорошая семья. Красавица-жена, двое сыновей. До недавнего времени была смазливая молоденькая любовница. Однако теперь, я почти каждую неделю хожу к Уебищу. Она все пытается признаться в любви ко мне, но я ей этого даю. Я просто трахаю её. Просто трахаю.
03.03.06 14:34
Эжоп Гузкин
Эмоциональная , манах:
Бляццкий Шаолинь. Паэма.
Пролог
Вдали от суеты греховной
Стоит в долине монастырь.
Там жизнь течет неспешно, ровно:
Работа, служба, сон, псалтирь…
Монахи набожны отменно:
Блюдут посты и целибат.
(Но впрочем, каждый непременно
В дрочъбе рекорд поставить рад).
И есть средь них манах особый,
О нем летит окрест молва:
Пусть шлюхе негде ставить пробы -
Найдет он верные слова,
Утешит блядь и успокоит,
На правильный наставит путь…
Ну что, читатель – право, стОит
На чудо чУдное взглянуть!
Лукерья
Бредёт манах с утра к колодцу,
Ведро повесивши на член,
Щебечут птички, светит солнце.
«Да будет мир благословен!
Сейчас водички наберу я,
Картошки надо бы сварить…»
Ведро подвесив, ворот хуем
Он стал колодезный крутить...
Кипят в монастыре работы,
Готовят в трапезной на стол,
Вдруг подошёл к манаху кто-то
(Дровишки хуем он колол).
-Кто ты, дитя, что за причина
Тебя в обитель привела?
Прошла любовь? Ушёл мужчина?
Что скорбь-тоска тебя взяла?
Ну, дочь моя, присядь смиренно,
Раскрой уста свои для слов,
А я коленопреклоненно
Молиться и внимать готов.
-Я так грешна… Я так порочна…
Моя судьба – гореть в аду…
-Поменьше слов, давай-ка, точно
Мне опиши свою беду.
-Ах, отче – я мужчин любила,
А у мужчин я это… вот…
Ну как сказать? Я стыд забыла
И, в общем… брать любила в рот…
-Да, это грех, и грех отменный,
И называется – минет.
За это огненной геенной
Согрета будешь тыщу лет.
Но расскажи мне - так ли было?
…Подрясник в сторону отвёл -
С собою совладать не в силах,
Девица видит мощный ствол,
К нему, влекома страстью бренной,
Она припала сей же миг,
И хуй святой, благословенный
До гланд лукерьиных проник.
О, как она его ласкала –
И так, и эдак, даже сяк!
Прошло минут совсем не мало,
Пока источник не иссяк.
-Ну что ж, скажу тебе, девица:
Твой грех прощён, да видит бог!
А я пойду теперь малицца,
Чтоб не вернулся твой порок.
Сказал – и сделал. И отныне
Проблем у Луши больше нет.
Скосило рожу в страшной мине –
Какой тут, нахуйбля, минет…
Глафира
-Помилуй, Господи, я грЕшна,
И ты, манах, прости меня…
- Господь простит тебя, канешно –
Покайся только, дочь моя!
Скажи мне правду, без утайки –
В чем состоит твой страшный грех?
- Себе самой я не хозяйка –
Уж так охоча до утех!
Как только вижу я мужчину,
Свербит и ноет всё нутро.
Дугою изгибает спину,
И зуд в паху, и всё мокро…
С мужчиной сладить я не в силах,
Ему раскроюсь сразу вся…
А дальше, господи помилуй,
Мне и сказать никак нельзя!
-Дитя, не прерывай рассказа –
Ведь йа - манах, а не самец!
(А сам, тем временем, под рясой
Дрочил усердно свой конец).
-Что дальше ты сказать хотела?
Что утаить пыталась зря?
-Ах, отче, плохо моё дело –
Она сказала, вся горя –
Люблю я, чтоб меня лизали
И целовали - прямо ТАМ!
Я и сейчас стерплю едва ли,
И дам пизду понюхать Вам!
Услышав эдакие речи,
Манах подрясник закатал,
Схватил за жёппу деву крепче
И ей пелотку атлизал.
Ну а потом, само собою,
Утешил бабскую пиздень,
Пошуровав внутри елдою -
Прошла глафирина мигрень.
А после молвил: бог с тобою!
Ступай, дитя, и не греши.
Как плоть твою я успокоил,
Придет покой и для души!
И вправду – Глаша изменилась.
О куннилингусе мечтать
Какой ей смысл? Пизда закрылась!
Ей через жопу вечно сцать…
Даздраперма
Пришла к манаху раз несмело
Красотка - волосы до плеч.
И робко перед ним присела,
И начала такую речь:
-Простите, батюшка! Ужасно -
То, что сказать хочу я Вам,
Теперь, я думаю, напрасно
За вами шла я по пятам…
-Скажи, дитя, мне откровенно -
Что привело тебя сюда,
В обитель иноков смиренных?
Чего горишь ты от стыда?
Манаху рассказала баба,
Что у неё одна беда:
Коль не побьют её неслабо,
Не может кончить никогда,
Всегда лишь с плёткою к мужчине
За удовольствием идёт
И бодро хлещет по горбине,
А он её по жёппе бьёт.
-Ну ладно, задирай-ка платье,
Снимай трусы, моё дитя,
Тебя избавим от проклятья, -
Сказал манах, как бы шутя,
И хуем йобнул Даздраперму
По сраке, бешено и зло,
Обильно окативши спермой -
Её аж в воздух подняло.
В полёте раз перевернулась,
Одежду всю обосрала
И в землю головой воткнулась.
Мгновенно баба умерла!
Эпилог
Такие вот дела, читатель,
манах в обители творил.
Весь этот ужас настоятель
Ему, конечно, не простил.
Под голос колокола звонкий
Его погнали со двора.
Он был монахом - стал падонком,