Золото Партии

«Зыкинско!» ArkAshA

«Окончание - не хуже начала. Реально вспоминаются школьные годы.» Идиолаг нах

3.

Урок физики начинался как обычно. Через окна пробивалось утреннее солнце. В классе творился бордель. Каждый вроде бы занимался своим делом, но дело каждого непременно касалось его соседа или соседей, а посему Букашников, занимаясь вроде бы своими делами, успел:

1. Проспорить свой кубик Рубика (а так бы выиграл бутылку водки).

2. Пообещать Лариске французский набор, если таприподнимет юбку (опухоль на щеке уже начинала сходить).

3. Выдуть всю пасту из ручки Михелю в карман (молчит, как барсук, когда надо подсказывать).

4. Заехать Худому в глаз (за то, что тот видел, как он поднимал бычок).

5. Списать физику не успел (а когда?).

И всё это форменное безобразие длилось до того момента, пока в класс не входил Роман Львович. Романа Львовича боялись, его уважали, это был физик, ещё тот физик. Обстановка в классе сразу становилась похожей на фрагмент из мультика «Маугли», где Львович был удавом, а ученики — маленькими макаками. На его уроках обычно отвечали тихо и неуверенно. Тогда он медленно наклонял голову, чтобы созерцать жертву поверх очков и произносил жуткую, неприятную фразу, — «Подойди ближе, чтобы я мог тебя лучше слышать, детка». Ученик, как правило делал небольшой шажок в направлении удава, но отвечать начинал еще тише. В классе не боялась его только Маша. Она была смелой неглупой девочкой. Физику она знала на отлично, а ее отец дружил с Романом Львовичем на почве соседних гаражей.

— Ну что, крольчата, попритихли, небось отвечать хотите? Вижу, вижу, сейчас всем дам слово, садитесь.

Роман Львович положил свой громадный дипломат на стол, а сам не спеша уселся на деревянный стул, который под его весом натужно затрещал. Ученики нервно переглядывались между собой и все время посматривали на кожаный дипломат. В свое время Букашников выдвинул теорию, что физик переносит в нем расчленённые трупы и даже приводил какие-то доказательства. Никто, конечно, не поверил, но на дипломат зыркали все. Зерно сомнения таки посеялось, кто-то даже назвал это болезнью Букашникова. Семен был просто счастлив, что его именем назвали заразу.

— Итак, господа присяжные заседатели, кто сегодня готов к уроку?

Весь класс меньше чем за секунду вытянул руки на максимальное расстояние. Нехитрый секрет Романа Львовича в такой успеваемости заключался в том, что стоило хоть кому-нибудь опоздать с рукой, тот сразу же вызывался к доске и допрашивался по всей строгости закона, затем, после как правило не долгих мучений, Роман Львович произносил привычную всем фразу, — «Садись заседатель, два. Завтра к доске. В конце четвери экзамен. Родителей в школу». «Дааа», — думал Букашников, — «Такому трупы переносить всё равно, что на два пальца насцыкать».

— А ты, Букашников, руку можешь не тянуть. Сегодня тебе повезло. В школе областная комиссия, так что расслабься и приготовься на завтра, а то подсунешь мне еще какую-нибудь свинью.

Именно в это время входная дверь с пронизывающим скрипом открылась. Все посмотрели в её сторону. На пороге полубоком стояла свинья в очках с жирными надписями по бокам «Роман Львович». На груди висела пластиковая табличка с надписью «Подарок от Букашникова и Закрышкина». Никто даже и не думал хихикнуть. Все как охуевшие смотрели на своего пастуха, который с недоумением разглядывал своего теску и постепенно сжимал кулаки.

Букашников глянул в окно. Третий этаж — всё-таки высоковато, а через дверь ему не успеть. Всё. Это пиздец. Может, изобразить приступ эпилепсии, хотя вряд ли физика этим проймешь. Он посмотрел на Машу — на её лице было написано: «А это тебе подарочек, скотина, только смотри не перекармливай». Сема потерялся настолько, что уже был готов поднять руки и идти к доске сдаваться, но тут прогремел голос физика.

— Букашников, Закрышкин, взять свина.

Повторять было не нужно. Двух индивидов из общего стада как ветром сдуло. Все только и услышали, как по коридору заверещала охуевшая свинья, а за ней затопотали четыре ноги, которые бежали не столько за свиньей, сколько подальше от класса. Однако удаляясь от злосчастного кабинета 320, они неминуемо приближались к нарядно одетым тетям и дядям, которые и составляли ту самую областную комиссию.

Свинья, как металлический шар в узком коридоре, катилась в направлении нарядных кеглей. Кегли заметно занервничали и начали хаотические передвижения, от чего у свинки сбились все ориентиры. Попасть в промежуток для нее стало практически невозможно. Инерция сделала свое дело — маленький свин таки въебал в одну из кеглей. Кегля с перепугу ебанулась и заговорила на родном для свинки языке. Большой солидный дядя в черном костюме (по всей видимости, это и был тот важный представитель, о котором гудела вся школа) схватил поросенка и поднял на руки.

— Ой, Роман Львович, — заговорила одна из кеглей, — «Да вы посмотрите, это же про вас здесь написано, еще и табличка какая-то. Хлеб-соль — это я еще понимаю, но чтобы такооое… На самого Романа Львовича! Это же конец всем приличиям!