Золото, перина и ночная чертовщина

Они поцеловались. Язык скользнул между ее губ. Ее собственный ответил тем же. Руки вцепились в затылок, ладони сжали поясницу. В притяжательных местоимениях больше не было смысла: они уже не знали, где кончается чье тело. Что может быть отраднее, чем забыть вот так, что есть чье, раствориться в другой половине.

Где-то сзади заворчал дымоход. Они не слышали. Адриан зарылся головой в шею Садимы.

Но миг этот длился недолго. Она почувствовала, как Адриан выпрямился. И обернулся на замок.

По фасаду пробежала тень как от пролетевшего облака – если бы на небе было солнце. Но оно было затянуто тучами. Тень спустилась с крыши, углубила впадины окон, выделила карнизы. Фасад замка выражал беспокойство.

– Впервые вижу такое, – сказал Адриан.

Он оторвался от Садимы.

– Я должен идти.

Она попыталась удержать его, но не смогла.

– Она никогда не заявляла о себе так явственно. Возможно, это шанс, – сказал он.

Огромными шагами он ринулся к двери.

Когда она попыталась войти следом, створки забились неистово, словно не пуская ее. Лорд Хендерсон обернулся:

– Останься. Подожди снаружи, я приду за тобой. Я ненадолго.

Он устремился вглубь замка.

Садима ждала в волнении, тревоге и бессилии. Ружье осталось внутри. Переминаясь на крыльце, обхватывая себя руками, чтобы согреться, без своего ружья Садима чувствовала себя жалкой.

Заморосил дождик. Однако Садима не собиралась прятаться под навесом, искать убежища в объятьях ревнивого замка. Она осталась стоять под дождем.

Ливень усилился. Адриан не возвращался. Она решила, что прождала достаточно. На цыпочках она перешагнула через порог. Все было тихо и неподвижно. Первым делом она пошла и забрала ружье. Когда она возвращалась той же дорогой, на плечо ей опустилась рука. Она подпрыгнула.

– Я был заперт, – проговорил дворецкий.

Садима никогда не видела Филипа таким. Никакой непроницаемой маски. Глаза блуждали, голос дрожал.

– Дверь кухни пропала, – продолжал он. – Повсюду была стена. Никогда я такого не видел. Я кричал сколько мог. Долго. Потом внезапно дверь возникла снова.

Он перевел дух и спросил:

– Где лорд Хендерсон?

Садиму пронзило дурное предчувствие. Дворецкий побежал искать хозяина. Она зарядила ружье.

Садима искала в другой половине, когда услышала крик Филипа. Адриан лежал поперек коридора, голова в крови. Дворецкий стоял на коленях рядом. Он оторвал полу разодранной в клочья рубашки лорда и перевязал ему голову.

Садима хотела помочь, но не знала как. Она привыкла заниматься мелкими бедами сестер Уоткинс, а не лечить настоящие раны. Филип поднял своего хозяина на руки и отнес на ближайшую кушетку.

– Вы должны оставить нас, – сказал он Садиме.

– Но… с ним все в порядке? Может, я могу что-то сделать?

– Оставьте нас, – повторил дворецкий сухо.

Садима отошла, но не слишком далеко, чтобы слышать. Через какое-то время до нее донесся шепот двух мужских голосов: Адриан очнулся.

Успокоившись этим, она вернулась к себе в спальню. Близилась ночь. Садима была в полной нерешительности. Опасалась ложиться. Она знала, что Адриан слишком слаб, чтобы приглядывать за ней этой ночью. В нынешних обстоятельствах засыпать было опасно. Она вспомнила, что леди Хендерсон шептала мужу на ухо во сне, пока он не сошел с ума.

Это навело ее на мысль.

Опустить руки

Садима вышла из спальни. Ружье она оставила в комнате, прислонив его к стене. Не спеша обошла замок, время от времени делая вид, будто всюду роется, бросает, снова принимается за поиски. Какую-то часть ночи она ломала эту комедию. Затем изобразила все внешние признаки усталости. И растянулась на диванчике. Она закрыла глаза, стала дышать медленнее и погрузилась в то состояние, что предваряет сон.

Послышался едва уловимый шепот. Что-то вроде тишайшего трепетанья. Наверное, дождевая вода журчала в сточном желобе. Затем напевный шелест. Должно быть, ветер шуршал листвой. И наконец, робкая трель. Женский голос напевал едва уловимую песню.

К счастью, Садима была в полудреме. Она не вздрогнула. Она слушала с той отстраненностью, какую дарует лишь сон наяву.

Постепенно стали проступать слова. Голос говорил: «Ты никто, и делать тебе здесь нечего. Тебе пора уходить. Спасаться».

Садима продолжала играть свою роль. Она как будто внезапно проснулась и огляделась в исступлении и тревоге.

Она уже пробовала бросить замку вызов. Тщетно. Силой ей не одолеть. Тогда она решила взять хитростью. Ей не впервой, она много лет служила у своенравных, но простодушных хозяек.

Голос смолк, сменившись неразборчивым гулом. Садима подошла к решетке небольшой отдушины, внизу стены. Свернулась на паркете в позе зародыша, прижавшись к решетке лбом, и сдавленно всхлипнула несколько раз.

– Мама… – начала она.

И почувствовала, как от этого слова вся мебель напряглась, внимательно слушая.

– Мама меня предупреждала…

Она всхлипнула снова.

– М-м-ма… М-мое дитя-а… – прогудело из отдушины.

Сквозь влажные ресницы Садима разглядела в выгнувшихся прутьях очертания губ.

– Адриану я не нужна. Я уйду. Нужно было слушаться маму, – сказала она. – И ни за что здесь не оставаться.

Железные губы растянулись в довольной улыбке.