Золото плавней

Во все стороны вид одного камыша, и чтобы дать отдохнуть глазам и воображению и как-нибудь убить время, казаки часто всходят на вышку обозревать окрестности – развлечение самое бедное! Кругом тишина невозмутимая; только шелестит вблизи и шумит вдали камыш, как море, колеблемый малейшим ветром, да жужжат тучи комаров; промелькнувшая серна или фазан составляют признаки жизни этой пустыни. Человек невольно воображает себя как будто спрятанным, удаленным от всего мира и вдобавок пьет и ест весьма постно. Фазаны, дикие козы, куропатки, кабаны и другая дичь, составляющая одно из самых лакомых блюд городов и населенных мест, так здесь надоедает, что казак охотно отдаст целую козу за кусок свежего хлеба и стакан молока. Кажется, ничего нельзя придумать скучнее жизни на постах, в области болот и камышей; но нет, скука еще увеличивается, когда пойдут дожди и начнутся туманы, застилающие окрестности по целым дням, что здесь, в соседстве от моря, случается нередко. Провинившихся казаков посылают на смирение и покаяние на эти посты для исправления службы на несколько месяцев, что составляет весьма хорошее исправительное наказание.

– Эка мудрено написано, батько! – цокнув языком, сказал Микола, когда Иван Михайлович дочитал статью до конца.

Билый-младший посмотрел, улыбаясь, куда-то в синюю даль неба. Оправил свой темно-русый чуб и добавил:

– Наказание то лишь для неженатых казаков, по той причине, что миловаться с девками нельзя. А вот женатые станичники без особой журбы на такие кордоны идти соглашаются. Волюшки хлебнуть. Порой-то жизнь семейная опостылет как горькая редька. Вот и провинится специально по службе такой казак, чтобы его на дальний пост отправили. От жены подальше.

– Кстати, сынку, – как бы между прочим заметил Иван Михайлович. – Не пора бы и тебе о семье подумать. Чай не парубок уже. Да и Марфа, знаю, к тебе интерес пытает.

– Да пытать-то пытает. И она мне люба. Но свободой дышать легче, чем в ярмо влазить, – выждав паузу, ответил Микола.

– А ну-ка цыць! Ишь, окаянный! – вдруг вспылил Иван Михайлович. – Господь шо кажэ?! Прилепится жена к мужу, и муж к жене, и будут одно целое. Не по вере нашей без половины своей по жизни идти. Глянь-ка! Оклемался и запел соловьем. Шоб зараз мне сватов до Марфы заслал. Девка она гарная, и род у них не из последних в станице. В общем, так. До Покрова штоб засватал, а там и свадьбу на Покров сыграем!

Иван Михайлович говорил это тем тоном, который не терпит возражений.

– На том и порешим! – сказал он в заключение, хлопнув увесистой ладонью по голенищу своих сапог. Миколе ничего не оставалось, как молча кивнуть головой в знак согласия. Поперек старших идти – позор себе.

Иван Михайлович встал и направился в хату. На пороге обернулся и уже более мягким голосом сказал:

– Долго не сидите, вечерять пошли. Мамка курник пекла. Да чихирь спробуем. День субботний, не возбраняется!

Микола подошел к своему коню, зачерпнул ведро овса из короба, дал ему. Конь аппетитно захрумкал, двигая мощными челюстями. Микола потрепал его за гриву, поднял обе руки вверх, потянулся, улыбаясь солнцу, и, резко опуская руки вниз, станцевал лезгинку.

«Вот так вот, друг! – подмигнул он своему любимцу. – Прощай, свобода».

Конь, понимающе замахал головой и негромко фыркнул, мол, подумаешь, женитьба, бывает что и похлеще этого. Михайло, наблюдавший за старшим братом, перестал умываться и рассмеялся тихонько.

Подъесаул делано нахмурился:

– А ну, живо в хату! Пироги есть, пока горячие!

– Слухаю, ваше бродь! – Михайло стремглав бросился исполнять наказ.

– Слухает он, – проворчал старший брат, когда тот скрылся в доме. – Неуч!

Пританцовывая лезгинку, то ли от радости, то ли наоборот, Микола дошел до крыльца хаты, остановился, огляделся, вздохнул полной грудью, и, взъерошив чуб, зашел в хату.

Глава 39 Сватовство

Последняя треть девятнадцатого века ознаменовалась победой Российской империи в покорении Кавказа и его дальнейшим присоединением к ее территориям. Набеги враждебных непримиримых черкесов прекратились. По всей кавказской линии стало спокойнее. Станица Мартанская тоже зажила своей обычной мирной жизнью.

Осень в этом году выдалась сухая. Сентябрь был на исходе. Редкие дожди радовали уставшую за время созревания урожая землю, напитывая ее влагой.

Солнце уже не обдавало жаром, как в летние месяцы, но согревало своими лучами. Суховей, залетавший с вольных степных просторов, передал свою ветряную службу витрянке – умеренному ветру, доносившему с юго-запада легкую прохладу. «Витрянка подула – на охоту пора», – говорили старики в станице. Но порой витрянка разыгрывался на просторе и, набирая силу, дул по нескольку дней, раскачивая верхушки стройных и крепких раин. «Ничь витрюганиста була, ничого на охоте нэ пиймалы», – досадно оповещали охотники своих родных, вернувшись под утро без добычи.

Сегодняшний день выдался на удивление тихим. С утра от абсолютного безветрия воцарилась такая тишина, что было слышно ржание коней в степи.