Золото плавней

Среди всего этого мириада небесных жемчужин выделялась одна, не похожая ни на одну из остальных. Она появлялась таинственным образом в преддверии одного из самых главных праздников православного мира и так же, исполнив свою миссию, указав всем живущим на земле путь к тому месту, где был рожден Спаситель, таинственно исчезала. Так повторялось уже почти две тысячи лет, и так будет продолжаться до скончания веков.

Чумачий Шлях, далекий в это время года, мерцал мелкими звездочками с высоты темного, бездонного небесного купола. Чуть восточнее от него на станичные хаты взирала желтоокая луна, освещая тусклым светом протоптанные пути-дорожки, сходящиеся к центральной станичной улице. Четырехскатные стрехи, засыпанные снегом, были похожи на сахарные домики из сказки. Кое-где из дымарей хат сочился тонкой струйкой сизо-белый дымок. Ночь. Тихая, зимняя, торжественная и немного таинственная. Словно вся природа замерла в ожидании чуда. Даже собаки, по обыкновению своему перелаиваясь по ночам между собой от скуки, молчали, свернувшись клубком на снегу и уткнув носы в теплые шкуры.

Тишина в станице, не звенящая, как обычно, летними ночами, тишина полная. Ни дуновения ветерка, ни шороха ночного зверя.

Но вот, разрезая тишину морозного воздуха напополам, с колокольни церкви пронесся звон. Первый. Пронзительно-торжественный. Как первый аккорд в гимне. В гимне вечности. То дьякон ударом медного колокола возвестил о том, что пора собираться на Литургию.

Станица оживала. То тут, то там стали зажигаться свечи, освещая своим мерцающим светом окна станичных хат. С первым ударом к заутрени вставала вся казачья семья. Из дымарей, выглядывавших из заснеженных стрех, в темную даль неба понеслись веселые искорки – хозяйки топили печь, и затем все спешили в церковь на службу. Но еще раньше уходили из дома дети. Уходили, гуртовались и шли славить Христа.

Микола Билый, услышав первый удар колокола, легонько толкнул Марфу:

– Пора, Марфушка. К заутрени сзывают.

– Да я и не сплю уж, поди, часа два, – тихим голосом ответила супруга. – Все о дитятке нашем, еще не рожденном, думаю. Волнительно как-то на душе.

Микола обнял супругу и нежно прижал к себе:

– Бог даст, все будет хорошо!

– Бог милостив, Микола. Знаю. Но все одно, чем больше срок, тем боязнее, – с тревогой в голосе прошептала Марфа и положила руку мужа под тяжелую грудь. – Послушай, как сердце бьется, почувствуй, как тревожно мне на душе.

– Не ты первая. Все образумится, – подбодрил супругу Билый. – Вставать нужно. Наши-то, поди, уже на ногах.

Иван Михайлович с Натальей Акинфеевной, по привычке, выработавшейся с годами, спать не ложились. Иван Михайлович, взяв на себя с первых лет семейной жизни обязанность читать для всей семьи необходимые в пост молитвы и каноны, стоял на коленях в красном углу пред образами. В руках глава семейства держал Псалтырь. Рядом, также коленопреклоненно, с зажженной свечой в руке стояла супруга, Наталья Акинфеевна. Псалтырь был дочитан. Иван Михайлович закрыл книгу и, прочитав «Царю Небесный…» осенил себя двуперстием.

– Ну что, мать, пора. К заутрени звонят, – сказал Иван Михайлович, подымаясь с колен. – Детей будить нужно.

Наталья Акинфеевна перекрестилась, кряхтя, поднялась на ноги.

– Прости, Господи, – прошептала. В малую хату, стараясь не подымать лишнего шума, вошли Марфа с Миколой.

– Не нужно будить, – с улыбкой на лице сказала невестка. – Мы уже не спим.

– Вот и добре, – ответил Иван Михайлович. – Значит, все вместе и пойдем.

– Михайло! – позвал Микола брата. – Ты с нами?

– А як же ш! – полусонным голосом ответил брат. – Чай одно семейство-то!

– Як же ш, як же ш, – передразнил брата Микола. – Ох и потешатся над тобой в училище. Попомни мои слова. – И протянул: – Юнкер Билый. А шо, батька, может, в артиллерию его отдадим? Штык юнкер Билый звучит куда как грознее. Знавал я одно поручика артиллириста, отчаянный граф был, поди, уже голову сложил.

– Тю, – протянул Михайло. – Я в кавалерию пойду, только там самые отчаянные. А граф твой, поди, бублики сейчас у мамки у самовара ест да девок на сеновале щуплет.

Микола покрутил головой, хмыкая и вспоминая Ваню Суздалева, но возразить не успел.

– Будя! – оборвал разговор братьев отец. – Не на базар собираемся. Опосля побалакаете и за «як же ш» и за «шо ж». Молитвы лучше прочтите!

Братья смутились.

– Так прочли уже, батько! – ответил за двоих Микола – Как водится, прочли!

В дверь хаты постучали. Марфушка, вздрогнув, перекрестилась. Иван Михайлович не торопясь подошел к двери. Отворил. На пороге стоял крестник Миколы, сынишка его односума. По традиции вечером 6 января (рождественский сочельник) крестники приносили своим крестным родителям кутью.

– Микола! – позвал Иван Михайлович сына. – Подь сюды. Хлопец, твой крестник, пришел!

Со словами «Батько и маты прыслалы вэчерю!» крестник протянул Миколе миску с кутьей.

– Спаси Христос, Иванко! – ответил Микола, троекратно обнимаясь с малым. Держи и ты в ответ подарочек! – Билый протянул казачонку денежку и пригоршню конфет.

– Благодарствую, крестный! – радостно крикнул малой и побежал к выходу.