Золото плавней

– Вроде все. Хотя, господин сотник, сдается мне, шо это не черкесский хлопец. Да и сам вин балакае, шо отец, джигит тот, стало быть, не родной ему батько, – подтвердил сомнения Билого Осип.

– Вот и я смотрю, что на черкеса малой не дюже похож. Глянь на его волосы с рыжиной. Глаза, нос… – в голове сотника мысли складывались в единую мозаику. – Не родной отец, говорит. Помятаешь, Осип, лет эдак пяток тому, когда мы в поход ходили, черкесы набег на станицу сделали. Тогда у Димитрия Ревы жинку с донечкой вбилы, а у Гната Рака сынка вкралы? Уж не он ли это? Не Акимка? Дюже похож.

Осип пристально всматривался в лицо мальчишки. Тот снова напрягся, и в глазах его показался испуг. Отталкиваясь ногами, мальчишка попятился было назад, уж очень пристально смотрели на него две пары глаз этих гяуров.

Билый, видя испуг мальчишки, протянул к нему руку и негромко произнес:

– Якши, Акимка, якши. Все хорошо. Тебе никто зла не желает.

Испуг на лице мальчишки сменился недоумением. Он растерянно смотрел то на Осипа, то на Миколу, на этих больших, в его глазах, одетых во все черное, с черными мохнатыми папахами на головах, мужчин. В глубине души его затерзали сомнения, и оно подсказывало детскому сердцу, что перед ним не враги. Что-то родное виделось в их облике.

Мальчишка хотел крикнуть, но язык словно одеревенел. Словно вместо него во рту была льдинка. Давно забытое вновь всплывало на поверхность детского сознания.

– Ты Аким. Наш. Казачонок. Сын Гната, – медленно, чуть ли не по слогам, произносил Билый, пододвигаясь к мальчишке все ближе. Тот сидел как завороженный, не смея сделать ни одного движения.

Придвинувшись к мальчишке на расстояние вытянутой руки, Билый медленно притянул его к себе и, прижимая к груди, произнес:

– Все хорошо, Акимка, все хорошо.

Все еще ничего не понимая, мальчуган не оттолкнул казака. Напряжение постепенно исчезало. Запахи пропахшей потом, порохом и степными травами черкески показались ему знакомыми. В его детской голове возникали давно забытые образы коней, дома, покрытого чаканом, седобородые старцы, говорившие на знакомом языке, и образ женщины. Милая, добрая улыбка на ее лице, мягкие руки, протянутые к нему, и голос, которого нет роднее: «Акимушка, сынок!»

Билый почувствовал, как затряслось тело мальца в рыданиях. Он крепче прижал его к себе.

– Плачь, хлопчик, плачь. Это помогает.

Осип, стоявший рядом, снял папаху, перекрестился, молвив:

– Чудны дела твои, Господи! Слава тебе за все!

– Кого запорожци ризалы? – донеслось с майдана, когда Осип с Билым, держащим за руку Акимку, возвращались назад.

– Некрасовскую босоту, которая в своих карательных набегах доходила аж до Саратова, вырезая православный люд «по заветам Игната», – повышая голос, говорил казак, давеча чистивший свою шашку.

– Ну если спорят, то, значит, совсем отошли от боя станичники, – смеясь, сказал Осип.

– Главное, чтобы чубы друг другу драть не начали, – усмехнувшись, ответил Микола.

– Спор без драки – спор, – усмехнулся казак в усы.

– Они же участвовали в набегах на курини черноморцев, уводя в полон, – не унимался казак. – В пиратском порту Туапсе несчастные переправлялись в Туре-чину. Когда же некрасовцы збиглы в Турэчину, там их зувстрилы запорожци. Они-то и показали, хто е козакы, а хто нащадкы биглых старообрядцив под названием донских казаков.

Спор не утихал.

– И шо?

– Да ни шо!