– Зверски. Изломали всю. Словно зверь какой. Только звери глаза не выкалывают. Может, бес, а? Господин сотник? То бес был? Глаза выколол, чтоб не видела.
– Я, кажется, знаю того беса. – Микола распустил нагайку. – Из-за тебя она погибла. По глупости твоей животной.
Стеганул Сашко. Другой раз. Тот даже не прикрылся.
– Бей меня, дядька Микола. Бей! Любил я ее очень! Как мне жить теперь?
– Да вся беда через твою любовь, – сунул ему за пояс нагайку. Разве сейчас слеза твоя поможет?! Всех баб любишь?! Кто такими словами разбрасывается?! Кто живет так? Бык при стаде!
Сотник сплюнул, развернулся и зашагал по тропинке к лагерю. Грицко церемониться не стал. Стукнул в зубы. Потом помог подняться из пыли. Сашко подобрал папаху. Зашмыгал носом, сплевывая красную юшку.
– Пошли.
– Грицко, я же ни-ни теперь. Вот тебе крест. За Беляной смотреть буду, как наказывали. Я ее любить теперь стану. Одну ее. Вот тебе крест. Домой невестой повезу. Кончится все – и повезу.
– Ну, дура, – Гриц растянул «дура» на два шага и отвесил полновесный подзатыльник. – Раньше смотреть надо было, – процедил Грицко. – Теперь поздно.
– Что поздно? – спросил, поднимая слетевшую папаху, Сашко.
– Ушла твоя Беляна.
– Как ушла? – Сашко остановился. Конь сзади ткнулся в его плечо. – Куда? – растеряно протянул он. – Не может быть! Шуткуете надо мной, тоже мне други!
– «Други», – передразнил сотник. – Так и ушла. В горы, может, к хозяевам своим, – пробормотал Грицко, сдвинул папаху на глаза и поспешил за сотником. – Может, и ее уже нет на этом свете.
– Мать проведать она пошла перед походом, ну и попрощаться.
Григорий резко развернулся.
– Ты знал, что уйдет, и не доложил?! – Он длинно выругался, попросил у Бога прощения, перекрестился. – Ты не дура, не придурок убогий, ты… Слова такого для тебя еще не придумали, но с хреном!
– Вернется она, к обеду, ей-богу, вернется!
Молибога резко развернулся, схватил за черкеску, приподнял так, что Сашку пришлось опираться только на носочки.
– Ты Бога благодари, что пережил эту ночь. – Побежал догонять атамана.
– Почему? – тянул Сашко. – За что Бога… Неужто… Да она бы не посмела! Она же любит меня!
Слушал его только верный конь, и то фыркал, прял ушами и отворачивался.
– Да брешут они, – простонал ему молодой казак. – Брешут!
Грицко догнал сотника и с ходу начал, рубя слова:
– Микола, рано мы наблюдение с схрона сняли, похоже, дошло оно до кого следовало.
– Да понятно, что дошло! О другом голова болит!
– Ну?! – выдохнул Гриц.
– Меня больше сейчас сломанный зубец волнует. Кто?
– Может, Сашко к Фиалке сбежал и жизнь свою сберег?
– Да кому этот перец мешает?! Любая юбка им вертеть может как захочет. Не защищай!
– Гамаюн?
– Точно. Эта цель поважнее будет.
8. Вахмистр Степан Гамаюн
Чудны дела твои, Господи.
Добрались мы сюда, в чужие горы, как будто в своих краях забот мало. Пришли крестьян местных пластунскому навыку обучать, а оказалось – самим обучаться приходится. Если наши ружья, заряжаемые с дула, за счет хорошей точности и большой дальности использовать можно, то два десятка новых моделей револьверов списали наши пистоли в историю. А значит, и сшибки проводить нужно совсем по-другому. Здесь все более или менее уважаемые воины носили по два револьвера и винтовку с саблей, что давало им возможность сначала выпустить двенадцать-тринадцать пуль, прежде чем взяться за холодное оружие. Если стреляют пятеро с разных точек, до шашки дело может и не дойти.
Сначала нужно было подобрать одну систему револьверов для всех. Потом научиться стрелять одновременно с двух рук. Выбрали смит-вессоны. Говорят, и в имперских войсках у офицеров уже появились. А значит, скоро на поток станут, и с боеприпасами вообще проблем не будет.
Сотник на выдумки богат. Все просчитывает и видит наперед.
Третьим этапом Билый стал нас муштровать, заставлял стрелять с такой очередностью, чтоб одни еще стреляли, а товарищи в это время перезаряжались. Казалось бы, чего проще, однако для этого нужно быстро выбросить стреляные гильзы, достать патроны – и это в безопасном положении, чтоб тебя самого не подстрелили. Мы – хлопцы тертые со всех сторон, но чтоб быстро стрелять из этих револьверов, нужно сильный большой палец иметь, чтоб после каждого выстрела взвести тугой курок, вот все какое время есть развиваем до судорог эти пальцы.
Билый – молодец, голова, хоть и молод сотник, но развит не по годам! Залоги продумывает так, что после пальбы нам только дуван собрать остается, ну и с ранеными разобраться, кого спытать или в полон, ну а кому помочь быстро к их богу добраться.
Война идет здесь, как у нас дома. Маневр, засада, сшибка, разбежались.