Золото, пуля, спасительный яд

Полагая, что вирус табачной мозаики является мельчайшим микробом, Ивановский прилагал все усилия, чтобы разглядеть его. Для этого он изучал под микроскопом тончайшие срезы листьев больных растений, а для увеличения контрастности использовал специальные вещества, применявшиеся для окраски бактерий. В результате ему удалось разглядеть в пораженных клетках растения какие-то бесцветные кристаллы и скопления окрашенных палочек и точечек. Первые иногда называют “кристаллами Ивановского”, но сам ученый не придал им значения, он полагал, что искомый вирус – это окрашенные палочки и точечки.

Тут интуиция подвела его: именно кристаллы и представляли собой скопления самого вируса. В оправдание Ивановскому скажем, что правильный вывод был далеко не таким очевидным, каким он представляется нам с высоты наших теперешних знаний. До него науке предстояло пройти долгий путь. Кристаллическую природу вируса табачной мозаики американский биохимик Уэнделл Стэнли установил лишь в 1935 году, и только тогда же, кстати, была окончательно похоронена “жидкостная” теория Бейеринка. А сам Стэнли в 1946 году получил Нобелевскую премию по химию.

Ивановский же пока не наработал даже на докторскую диссертацию. Виноват в этом он был отчасти сам, если, конечно, считать виной избыточную скрупулезность в работе и многократный повтор одних и тех же экспериментов – для большей уверенности. Он не выполнил поставленного условия, и в 1901 году университетское начальство отстранило его от должности заведующего кафедрой, пригласив на это место из Варшавы известного ботаника и биохимика Владимира Ивановича Палладина, избранного вскоре членом-корреспондентом, а затем и академиком Петербургской академии наук. Интересно, что студенты, любившие Ивановского как лектора и прогрессивного, свободомыслящего человека, при сем известии взбунтовались и объявили бойкот Палладину. Но это уже ничего не могло изменить.

Ивановский переехал в Варшаву, совершив своеобразную рокировку с Палладиным. В 1903 году он защитил-таки докторскую диссертацию по мозаичной болезни табака и получил должность профессора Варшавского университета. За эти несколько лет вирусология сделала еще один впечатляющий рывок. Немецкий бактериолог Фридрих Август Лёффлер в 1898 году обнаружил еще один “фильтрующийся вирус” – возбудитель ящура крупного рогатого скота, а американский врач Уолтер Рид в 1901 году установил первое вирусное заболевание человека – желтую лихорадку.

Постепенно становилось ясно, что вирусы – явление для мира живой природы вполне обычное. Но сам Ивановский, выпустивший джинна из бутылки, уже не принимал участия в этих исследованиях. В Варшаве он занимался изучением фотосинтеза. К этому его побудило наблюдение, сделанное при изучении табачной мозаики: в пораженных, желтых частях листьев табака содержалось не только мало хлорофилла[45], но и мало крахмала. Хлорофилл – зеленый пигмент растений – изучали самые разные ученые на протяжении десятилетий, но Ивановскому и здесь удалось сделать важные открытия. Было известно, что после экстракции спиртом из листьев растений устойчивость хлорофилла к действию света существенно падает. Ивановский “всего-навсего” добавил к спиртовому экстракту воду, в результате чего молекулы хлорофилла слиплись в коллоидные частицы размером в десятки нанометров. Но при этом стабильность хлорофилла возросла в 15–30 раз, приблизившись к его стабильности в листьях растений. Из этого, в частности, следовал вывод, что в процессе фотосинтеза участвуют не изолированные молекулы хлорофилла, а собранные из них “пачки”.

Выявил Ивановский и роль желтого пигмента, выделенного из листьев растений. Оказалось, что он не принимает прямого участия в процессе фотосинтеза, но служит защитой хлорофиллу от разрушающего воздействия ультрафиолетового света. Для этих экспериментов Ивановскому нужны были образцы чистых пигментов, и тут не обошлось без “помощи друга”.

Другом был еще один гений российской науки – Михаил Семенович Цвет. Он родился в Италии в 1872 году (его мать была итальянкой), учился в Швейцарии и получил степень бакалавра в Университете Женевы. Швейцарцы числят его, естественно, своим, да и сам Цвет считал себя больше швейцарцем, чем русским. Тем не менее в 1897 году он переехал в Санкт-Петербург, где преподавал физиологию растений на Курсах воспитательниц и руководительниц физического образования, возглавляемых Петром Францевичем Лесгафтом, и изучал химию хлоропластов в Биологической лаборатории Академии наук. Тогда-то Ивановский и познакомился с ним. Дружба окрепла, когда волею судьбы они оказались вместе в Варшаве.