Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы

Сколько она стояла там, Лиза сейчас не помнила. Помнила, как снова и снова в мыслях своих обращалась к прощальному их вечеру в Галиче. Пыталась уловить едва слышимый голос Травина оттуда, сверху и, вглядываясь в купол, вновь и вновь представляла их на тихой улочке августовским вечером, наполненным ароматом яблок. Возвратившись во дворец, остаток отпуска девушка провела в постели. У нее была температура и, как рассказывали горничные, фрейлина бредила, звала какого-то Алексея. Она видела один и тот же сон: пышнотелая цыганка тыкала пальцем в ее ладонь и, смеясь, кричала: «Вам не быть вместе никогда!»

Лиза поправилась. Но что-то сломалось в ней. Она стала сторониться других девушек. Близкие подруги стали замечать перемены — некогда волнительная, впечатлительная, Елизавета вдруг замкнулась в себе.

— Он, как и прежде, любит меня, — прошептала Елизавета, пробарабанив пальцами по мокрому стеклу, словно отвечая на вызов дождя. Резко развернулась и вышла из комнаты. Оказавшись во фрейлинском коридоре, девушка, будто желая исправить ошибку, высказалась громче: — Он будет любить меня всегда!

Спускаясь по лестнице в покои великой княгини, Елизавета вновь и вновь вспоминала, как приходила во дворец Юсуповых и подолгу следила за работой Алексея, внушая себе, что старается он ради нее, исполняя данное ей в юности слово нарисовать звездное небо. Она окрикнула его у Троицко-Измайловского собора, и увидев, как он крутит головой и кусает губы, утвердилась в своей мысли, что не забыл ее Алеша. Сегодня, узнав возлюбленную, Травин бросился догонять ее. Перед ней было лицо, вспыхнувшее от радости. Позже, в окне кареты, она видела, как оно исказилось от боли, но вместо того чтобы остановить возницу, девушка от радости захлопала в ладоши.

«Он будет любить меня вечно. Я буду всегда напоминать ему о себе», — дерзкая мысль не покидала Елизавету, когда она, высоко подняв голову, улыбаясь шла навстречу великой княгине.

— Вы сегодня прекрасно выглядите, — восторженно сказала, внимательно разглядывая ее, Елена Павловна.

* * *

Едва жена пришла в себя от трудных родов, Алексей зашел к ней в комнату и заявил:

— Спасибо, Татьяна, за сына. Доброго молодца принесла. Назовем его Иваном. В честь отца моего, — заметив удивление на ее лице, уже строже произнес: — Отец мой мечтал стать богатым, но так и умер в бедности. Его внук Иван Травин обретет богатство. Ему помогу я — отец его, Алексей Травин.

Довольный своей речью, он подоткнул одеяло на кровати, пригладил сбившиеся волосы у Татьяны и, ступая по дощатому полу, словно деревянными ногами, вышел из комнаты. Сердце бешено колотилось в груди. Был первый день апреля одна тысяча тридцать шестого года. У него родился первенец Иван!

Блуждая кругами по улицам Коломны, Алексей наткнулся на верстовой столб в виде гранитного обелиска на мраморном постаменте, с овалом солнечных часов. Отсюда начинался счет верстам до Петергофа. Поселение за Фонтанкой в прошлом веке считалось предместьем, Калинкиной деревней, потому и мост с романтическими каменными башнями и декоративными цепями назвали Калинкиным. Годы его строительства были обозначены на больших медных досках, с сокращениями: «Н» — начат в 1786, и «О» — окончен в 1788 году.

Травин частенько приходил сюда, как он выражался, «чтобы подышать морем». Неизвестно какими путями, плутая по закоулкам Коломны, свежий морской воздух лучше всего проникал сюда. Вот и сейчас он чувствовал его остроту, и голова, опьяненная радостью рождения сына, кружилась еще больше. В нее лезли самые несуразные мысли, которые Алексей не собирался сдерживать.

Вот видится, как он приходит во дворец Юсуповых, и Михайлов дает самостоятельную работу. Алексей выполняет ее с блеском, и архитектор поручает сделать несколько скульптур. После того как скульптуры устанавливаются в залах дворца, Михайлов просит продолжить реконструкцию и создать проект сооружений, прилегающих к главному зданию.

Алексей не пытается сдерживать фантазию. После решения архитектора Михайлова объединить русского художника с итальянцем Травин стал получать дополнительные навыки от лучшего мастера живописи по искусственному мрамору Антонио Виги. Было что перенять и у Пьетро Скотти, художника, тяготеющего в своем творчестве к теплым мягким тонам, предпочитающего мелкий цветной узор и изящные танцующие фигуры. Ему льстило, что работать доводится вместе с известными художниками. И задумка его нарисовать звездное небо в Большой ротонде никем не была отвергнута.

Подтачивала самолюбие собственная самооценка. Он не мог сказать себе, что Михайлов ему не доверяет, считает его талант малозначительным в сравнении с такими мастерами, как Виги, Скотти, Медичи, Торичелли. Обижался он вовсе не на архитектора — на самого себя, не сумевшего раскрыть свой талант полностью. В юные годы у него получались хорошие поделки, он мог бы скульптурой заняться. В голове Алексея созревало множество оригинальных проектов строений, в которых не было подражания ни итальянцам, ни французам, а жила в них русская душа с ее размахом и удалью.