Золото собирается крупицами

Хисматулла все с большим изумлением глядел на Михаила. Лицо его, уже спокойное, стало вдруг строго-красивым, будто выровнялись черты лица, выше стал лоб, и слова, которые говорил он, глядя прямо в глаза парню, будто входили ему прямо в душу, вызывая дрожь в спине и затылке.

– Мало еще на прииске сознательных людей, – продолжал Михаил, рубя воздух рукой. – Придется нам пока другую тактику избрать. Завтра, браток, выходим на работу в новую шахту. Выходить будем в разные смены, а завтра соберемся все и подумаем – как нам лучше повести работу, понял?

Хисматулла кивнул головой.

– Да, еще вот что, – Михаил приподнялся с пня. – Ребят своих проверил, можно ли доверять?

– Гайзулла, у которого мать слепая, вполне надежен, если поймают – умрет, а не скажет. Он и листовки раздавал, и по баракам бегал, звал на собрание… А другого мальчика еще бы испытать не мешало, да и маловат он немного…

– А родители у него кто?

– Мать не родная, а отец – Хаким, плотник, знаете? Он Гайзуллы приятель, Загитом зовут!

– Ну ладно, ты с ним пока прямо не связывайся, а действуй через Гайзуллу, понял?

Широкими, решительными шагами Михаил спустился на дорогу и быстро зашагал к балаганам.

«Оказывается, и такой большой пролетариат, как Михаил, тоже не всегда все гладко говорит, а я ведь только начал, – подумал Хисматулла, глядя ему вслед. – Значит, потом и у меня тоже получится…»

Но даже сейчас, увидев неудачу Михаила, он ни за что не мог бы рассказать ему о своей. «Пойду к Кулсубаю, – решил он, – попробую еще раз ему объяснить. Нечего, самое главное – огнем правды темное сознание осветить! Настоящую жилу не под землей искать надо, а в жизни!..»

7

Хисматулла пришел к шахте одним из первых.

На месте вырубленных берез над шахтой стоял большой подъемник, и старатели, пришедшие раньше Хисматуллы, сгрудились перед ним. Хисматулла заметил среди них старика Сайфетдина.

– Ишь ты, постарались! —сказал Сайфетдин. – По три человека спускает, не чета нашим корзинкам!

– Толку-то, – отвечал ему другой. – Все равно вручную, машина-то не работает, позавчера только воду насосами откачали! С тех пор как немец наш уехал, так и встала, —он указал на возвышавшуюся невдалеке черную громадину паровой машины. – Назначили Сабитова, прибежал он, раскудахтался – кто испортил, почему стоит, потом внутрь туда полез, руками немного покопался и говорит – дело фиговое, мол, механика надо из Оренбурга! Полез туда рукой снова, а оттуда как паром шуганет, тут же кубарем на землю свалился и без оглядки к себе в контору побежал, а по дороге все за штаны держался, наложил небось со страху-то!

Старатели одобрительно расхохотались.

– Пошли, что ли, – как бывалый шахтер; сказал Хисматулла, стараясь не показать, что не знает, как пользоваться подъемником.

Сайфетдин вошел с ним в клетку, и тотчас барабан закрутился, разматывая толстый стальной канат, и клетка медленно поползла вниз, раскачиваясь и ударяясь о деревянные стены колодца, обросшие мхом и плесенью. Становилось все темнее – казалось, что клетка падает куда-то в холодную бездонную пропасть. Сайфетдин, приподняв лампу, осветил лицо Хисматуллы.

– Как, сердце не дрожит?

– У кого, у меня, что ли? – обиделся Хисматулла. – Я же еще раньше спускался!

– Э, видел я ту мышиную норку, куда ты спускался! – рассмеялся Сайфетдин. – Это же не шахта была, а шурф!

Спускались очень долго, и страх снова сжал сердце Хисматуллы в крепкий кулак, особенно когда капающая сверху вода потушила лампу Сайфетдина, и лишь наверху, через копер, можно было увидеть маленькую светлую точку неба. Хисматулле казалось, что наравне с мерно падающим звуком капели слышен беспорядочный стук его сердца.

– Возьми меня за руку, а то упадешь, – вдруг сказал Сайфетдин, и почти тотчас дно клетки грузно ткнулось в землю. В шахте уже стояли несколько старателей и десятник Ганс, из немцев, бледнокожий, с одутловатым, в складках лицом. Сайфетдин снова зажег свою лампу, по весил ее на подхват. Тем временем рядом опустилась еще одна клетка, скоро в мрачной шахте стало оживленно. Забойщики топтались у стволов, осматривали стенки штреков, слышно было, как за креплениями что-то отваливается и трещит, лапти вязли в темном месиве глины. Пахло сырой землей и гнилой древесиной.

– Не выдержат крепления, – сказал кто-то.

– Это пусть аллах рассуждает, выдержат или не выдержат, а нам работать надо, – отозвался стоявший рядом Кулсубай.

– Может, Накышев боится, что кто-нибудь из родственников Фишера потребует шахту обрат но, потому и креплений не меняет?

– Ну да, его родственники и не знают про эту шахту! Знаешь, как Фишер над ней трясся? Все годы, пока болел, купить у него хотели, а он не продавал, все думал – выздоровеет и на ней разбогатеет!

– А какое нам дело до Фишера, когда его уже на свете нету? Фишеру, что ли, здесь работать? – раздраженно сказал Кулсубай.

– Не каркайт, не каркайт! – заорал вдруг немец-десятник. – Наша без вас знайт! Креп тер пит, шахта терпит, и ты терпит – хозяин знайт!

Освещая путь тусклыми дымными лампами, забойщики неторопливо двигались по длинному, как узкий и низкий коридор, проходу.