Золото собирается крупицами

Выйдя снова к Юргашты, он увидел новый муравейник – над маленькими шахтами, похожими на муравьиные ходы, вращались воротники, у многочисленных желобов, шлюзов и маширт суетились люди, но в этом муравейнике не было порядка, никто не помогал другому, и среди охваченных весенней золотой лихорадкой старателей, бегающих от реки к шахтам и обратно, везущих породу на санках по бурой глине, размахивающих руками усталых, голодных людей скорее можно было увидеть драку из-за хорошего места…

Хисматулла шел по дощатому настилу, и доски под ним прогибались и жалобно скрипели.

– Куда идешь, косоглазый? Куда ты так торопишься, чтоб тебя черти взяли! – услышал он грубый окрик за спиной.

Обернувшись, Хисматулла увидел Хакима, кричавшего на своего сынишку, и, поняв, что кричат не ему, пошел вперед еще быстрее. А еще дальше заметил он Нигматуллу, окруженного со всех сторон детворой, ее теперь было у реки больше, чем раньше. Казалось, ни одной ямки с талой водой, ни одного ручейка свободного не было, – так плотно облепили их черные головы ребятишек, мывших золотоносный песок. Как галки, вертелись они вокруг Нигматуллы, а тот что-то горячо доказывал им, взмахивая длинными руками, часто хохоча, закрывая ладонью глаза от ослепительного весеннего солнца…

Маширт, у которого он работал, был уже перенесен из тепляка на открытое место, и, приближаясь к нему, Хисматулла неожиданно увидел Гульямал, стоявшую с лопатой рядом с русскими женщинами. Издали приметив Хисматуллу и поджидая его, она старалась принять серьезный вид, но губы сами собой расползались в улыбке, и женщина неудержимо засмеялась, не сводя с парня широко открытых, сияющих глаз.

– Что тебе здесь надо? – негромко и серди то спросил Хисматулла.

– Соскучилась, вот и прибежала, – не пере ставая улыбаться, ответила Гульямал. – Не сердись…

– Как мать?

Оттого, что Гульямал, не стыдясь посторонних, говорила громко, Хисматулла покраснел и еще больше рассердился, но женщина не замечала этого.

– Вон, под березой, сверток тебе прислала, все ждет тебя, ждет, – продолжала она. – А я совсем сюда пришла, на работу устроилась. Что– то тебя и не узнать, изменился как! Совсем муж чина стал, даже усы растут! Что ж не заехал ни разу?

– Эй, болтать после работы будешь! – крикнул издали ровняльщик. – Посмотри, сколько у тебя породы накопилось!

Гульямал побежала к желобу, а Хисматулла облегченно вздохнул, радуясь, что не надо больше разговаривать с невесткой на виду у всех, пошел к зонту, где уже стоял его напарник.

– Тебя тут один русский спрашивал, – тихо сказал он Хисматулле.

– Тот самый, что ль?

– Угу, – промычал напарник. – Говорил, ну жен ты ему срочно.

Михаила не пришлось долго искать, – он сидел на склоне чуть выше дороги, бледный, исхудавший, и, увидев Хисматуллу, крикнул:

– Я здесь! Ты что, не работаешь сегодня?

– Я в ночную, – запыхавшись, ответил Хисматулла. – А ты что, у наших был?

– Был-то был, а толку! – вдруг вспылил Михаил и, устало махнув рукой, отвернулся. – Ну и тяжелы они на подъем, эти старатели!.. Ни о чем, кроме золота, и слушать не хотят, как сумасшедшие, честное слово! Не успеешь им ни чего объяснить, как они снова про свое: «Ты, атай, человек ученый, помоги жилу найти!» Ни как не хотят поверить, что настоящую жилу не под землей надо искать, а в жизни!..

Лицо Михаила от волнения пошло красными пятнами, в глазах чуть не блестели слезы. «Оказывается, и у него неудачи бывают, – удивленно подумал Хисматулла. – Только что же он так из-за чужих людей волнуется, будто это его родные? Не хотят слушать – ну и не надо, им же самим хуже!..»

– Глупо, конечно, так расстраиваться… – вздохнул Михаил. – Тем более что правда – она спокойная, потому что в силе своей уверена, а я горячусь, как мальчишка! Но с другой стороны, как же не горячиться? Как не срываться? Ведь всей душой помочь хочешь, а до людей не доходит… Как об стенку горох! Об глухую такую стенку! И сам себе бараном кажешься, который лбом в железные ворота стучится… Вот и говорит тебе в душе какая-то струнка: «Да брось ты, Ми ша, чего ты с ними связался? Построй себе хату, женись, детей заведи, скотину, огород, а то все нервы разорвутся к чертовой матери, помрешь, так и счастья своего не увидишь!» А потом вот сядешь на пенек, остынешь, одумаешься и видишь – нельзя! Если каждый так думать будет, никогда у нас на земле счастливого времени не наступит, все только и будут за свою шкуру трястись, пока рядом соседа убивают! В единстве вся наша сила, браток, в сплоченности, если каждый о себе забудет – вот тут самая жизнь и начнется, понял? Вот и говорю себе, чего это ты, Михаил, разнюнился, как барышня? Подумаешь, слушать не стали, дело ведь не такое, чтоб сразу топором рубить, а сначала надо все темные места в сознании народа осветить огнем правды! Сегодня не послушают – завтра послушают, завтра за свою шкуру побоятся – а послезавтра сами забастуют, вот увидишь!