По случаю смерти —мы повторяем никчемное имя тайны, не постигая сути, —где-то на Юге всю ночь стоит отворенный дом,позабытый дом, которого мне не увидеть,а он меня ждет всю ночьсо свечами, горящими в час, когда люди спят,спавший с лица от недугов, сам на себя непохожий,почти нереальный с виду.На бденье у гроба, давящее бременем смерти,я направляюсь проулком, незамутненным, как память,неисчерпаемой ночью,где из живых осталисьразве что тени мужчин у погасшего кабачкада чей-то свист, единственный в целом свете.Медленно, узнавая свой долгожданный мир,я нахожу квартал и дом и нехитрые двери,где с надлежащей степенностью встретят гостяодногодки моих стариков,и наши судьбы сольются в этом углу, выходящем во дворик —дворик под единовластьем ночи, —где мы говорим, заглушая явь, пустые слова,а в зеркале – наши печальные аргентинские лица,и общий мате мерит за часом час.Я думаю о паутине привычек,рвущихся с каждой кончиной:обиходе книг, одного – изо всех – ключа, одного – среди многих – тела…Знаю: любая, самая темная связь – из высокого рода чудес,и одно из них в том, что все мы – на этой сходке,бдении над неведомым – нашим мертвым,оберегая его в первую смертную ночь.(Бденье стирает лица,и глаза угасают, как Иисус в простенке.)А он, наш неимоверный мертвый?Он – под цветами, отдельными от него,с гостеприимством ушедшего оставляяпамять на годы вперед,душеспасительные проулки, и время свыкнуться с ними,и холодок на повернутом к ветру лице,и эту ночь свободы от самого тяжкого груза – надоедливой яви.