Золото в тёмной ночи

Морщась от боли в спине, я приподнимаю голову парня, открываю ему рот и роняю на язык несколько капель алой жидкости. Сжимаю кулак, пока не начинает течь красная струйка. Раны друга кажутся мне серьёзнее, а сколько именно крови нужно, я не знаю. Наверняка больше, чем его отцу. Вначале приятель не хочет глотать, морщится и кашляет, но в итоге сдаётся, а затем я с облегчением замечаю, как его дыхание становится ровнее и некоторые раны медленно затягиваются прямо на глазах. Дарен засыпает, а я без сил ложусь рядом и тут же сама проваливаюсь в темноту.

* * *

Я просыпаюсь от тихого разговора и прикосновений. Кто-то дотрагивается до моей спины сквозь пропитанную кровью одежду. Вспомнив порку, я неосознанно дёргаюсь, стараясь отодвинуться от чужих рук, словно они могут принести новую боль.

– Что они с тобой сделали?

Вопрос с трудом добирается до сознания, но когда я силюсь ответить, тьма вновь утягивает меня за собой.

Когда я просыпаюсь в следующий раз, наша повозка, медленно раскачиваясь, катится по дороге. Очень холодно. Я подтягиваю ноги поближе к груди, кутаюсь плотнее в мантию и одеяло, которым меня кто-то укрыл. Я с трудом разлепляю глаза, словно давно этого не делала. Рядом находится кто-то ещё.

– Просыпайся уже, – конечно, это Мальта.

– Как ты сюда попала? – Язык шевелится с трудом, горло сухое, в глаза как будто песка насыпали.

– Она одним взглядом способна заставить жутких воинов Каидана надуть в штаны, – раздаётся знакомый голос, и я приподнимаюсь, чтобы рассмотреть слабую улыбку Дарена.

Я счастлива видеть даже такую.

Друг сам садится ко мне ближе. Двигается он осторожно: вероятно, рёбра не зажили до конца. Протягивает мне флягу с водой, и я жадно приникаю к горлышку. Я также замечаю в углу спящего Алана. Дарен часто поглядывает в его сторону. Мне понятны чувства парня, ведь теперь у него остался только отец.

– Я же не могу оставить вас надолго. Каиданцы могли заподозрить неладное от того, что вы вылечились так быстро. А обо мне и так ходит множество слухов, поэтому все решат, что и это моих рук дело, – несмотря на все беды, Мальта возвращается к своему привычному ворчливому тону. Похоже, она тоже рада, что с Дареном всё в порядке. – Я не отставала от капитана, пока он не приказал посадить нас всех вместе. А ещё я капнула тебе в глаз настойку и положила склянку обратно, так как солдаты пару раз пытались привести тебя в чувство.

– Сколько я проспала? – доходит до меня смысл её слов.

– Несколько дней. Скорее всего, к утру мы приедем в Церу.

Я нервно сглатываю. Вот мы и попали туда, где не должны были оказаться вовсе. Я не готова. Надеялась, что у меня будет ещё пара дней, чтобы продумать план действий, как сбежать всем вместе.

– Я говорила тебе: будущее не изменить, – словно читая мои мысли, бросает Мальта.

– Как ты? – я поворачиваюсь к Дарену, не желая продолжать разговор о неизбежности судьбы.

– Мальта мне всё рассказала. Что ты сделала для меня… и для отца. И что сделали с тобой, – сердце сжимается, когда я вижу виноватый взгляд друга, раскаяние сквозит в каждом его слове и в том, как он мнёт край своей изношенной рубашки. Несчастный парень едва может смотреть мне в глаза. – Это всё из-за меня! Если бы я не сорвался… – Я отрицательно мотаю головой, но он продолжает, не обращая на это внимания: – Если бы я оставил тебя в укрытии, то с тобой всё было бы хорошо. Если бы я не родился таким… мама бы…

Теперь я замечаю, что мой весёлый беззаботный друг умер в ту секунду, когда тело его матери упало от удара топора. Теперь я смотрю в лицо молодому мужчине, который, к счастью, не сломался, но потерял что-то важное слишком рано, и это оставило отпечаток на внешности. Если раньше Дарен казался мягким и открытым, то теперь ореховые глаза смотрят исподлобья, брови нахмурены, а челюсти напряжены. Передо мной – мужчина, который желает отомстить, но никогда не оправится от своей потери, потому что нет Дара, способного поворачивать время вспять.

В памяти всплывает сон, как мама толкает меня в Теневой залив, и я вижу, как стрелы вгрызаются ей в спину, разрывая плоть. Это был кошмар, но я почему-то чувствую нечто знакомое в боли друга. Словно вижу отражение собственной печали. Я обнимаю его, притягивая к себе. Он в ответ сжимает меня в крепких объятиях, утыкаясь носом в шею. Дарен не плачет, но ищет утешения. Однако мне нечего ему предложить, кроме объятий и дружеской поддержки. И я отдаю то, что есть, сжимая его плечи и успокаивающе поглаживая по спине.