Золотое Дло

— Последнее письмо от отца мы получили в самом конце 44-го, за несколько дней до рождества, — Элиса переводила тихий, мягкий голос Петера, — бабушка к тому времени уже умерла, а дед после этого письма слёг и уже больше не поднялся. Он никогда не одобрял политику нацистов, хотя и был патриотом Германии. Бабушка рассказывала, что ему не раз предлагали вступить в партию, но он всегда категорически отказывался. Дед был геологом, почётным членом Европейского Геологического Общества в Праге, много путешествовал, одно время жил где-то на Востоке. Когда отца, ведущего радиоинженера компании «Телефункен» демобилизовали на Восточный фронт, дед понял, что война проиграна. С того времени он перестал слушать Геббельсовскую пропаганду о возрождении нации и новом, всесильном оружии. Он умер от воспаления лёгких, не дожив до конца войны, мы похоронили его на нашем фамильном участке церковного кладбища…

Петер сделал маленький глоток воды и и замолчал. Захар вдруг подумал о своих родных, сердце привычно похолодело. В эту минуту, Элиса накрыла его руку своей ладонью, от неожиданности Захар вздрогнул, холод медленно отступал.

— После войны, дом отобрали и мы с мамой переехали в Берлин. Вскоре она вышла замуж, — после паузы продолжил рассказ Петер, — её муж был кардиохирургом, очень высоким специалистом, таких в Рейхе, да и во всём мире, было наперечёт. Не смотря на то, что у него был чин подполковника Вермахта, на фронте он никогда не был, служил не далеко от Берлина в Хеннигсдорфе, где заведовал военным госпиталем. В медицинских кругах Генрих Фон Диль, до сих пор пользуется завидным авторитетом, при том, что давно уже не практикует. Именно он привил мне любовь к медицине, занимался со мной, когда я учился в университете, помогал деньгами не смотря на то, что к тому времени уже развёлся с моей матерью. Генрих довольно часто ездил в Советский Союз, оперировал там кого-то из партийных боссов. В одной из таких поездок, пользуясь своими связями он разузнал, что мой отец умер в Лебедянском лагере НКВД для военнопленных № 35, это где-то в Липецкой области…

Перевод давался Элисе не легко, она часто переспрашивала, путалась в названиях, долго подбирала нужное слово.

— Я плохо помню своего отца, в основном из рассказов бабушки, она не чаяла в нём души и не пережила, когда его забрали на фронт. У меня нет ни одной его фотографии, хотя мама рассказывала, что в доме Веберов был целый сундук набитый семейными документами и альбомами…

В этот момент Петера позвали из клиники, он извинился и ушёл. Вернулся он вместе с миловидной женщиной.

— Знакомьтесь пожалуйста, это моя жена Катрин, она немного знает русский язык.

Женщина перекинулась несколькими фразами с Элисой, протянула руку Захару и продолжила рассказ.

— Когда освободилась вакансия в этой клинике, Петер не раздумывая подал прошение о переводе, хотя в то время занимался научной работой на кафедре психологии Берлинского университета. Одна из причин, может быть даже самая главная причина — этот дом всегда притягивал его. Мы иногда просто приезжали сюда, чтобы провести здесь Wochenende…

— Выходные, — помогла ей Элиса.

— Danke, именно так, выходные дни, — Катрин улыбнулась, — и ещё конечно Петер надеялся найти здесь семейный архив Веберов. Разумеется мы были счастливы, когда Министерство Здравоохранения утвердило перевод Петера в клинику. Здесь был непочатый край работы связанный не только с больными детьми, но хозяйственной и организаторской. Больше года заняло переоборудование здания, поиски нужной аппаратуры, подбор медицинского персонала. Нам много помог доктор Диль, кстати только недавно нам стало известно, что к этому переводу в Лейпциг, «приложил руку» именно он. Мы очень ценим его дружбу, он и сейчас изредка нас навещает…

— А архив? Вы нашли его? — не удержалась Элиса.

— К сожалению нет…

В беседке повисла пауза. Тишину прервал Захар:

— Петер, а эту фотографию вы помните? — с этими словами он вытащил из кармана рубашки круглую фотографию и положил его на край стола.

Петер мельком, как бы ища поддержки, взглянул на жену, затем осторожно взял в руки карточку и поднёс её к глазам.

— Мне несомненно знаком этот снимок. Больше того, он уже много лет висит на стене в моём офисе. Мама тогда специально заказала фотографу уменьшенную копию чтобы поместить её в стандартный армейский конверт, — Петер вдруг заволновался, — а откуда она у вас? И почему она круглая? Вы знали моего отца?

— Однажды ваш отец спас мне жизнь, — голос Захара едва заметно дрогнул, — а фотография круглая, потому что он носил её вот здесь…

На ладони Захара лежал медальон Кёлера.

Петер бережно взял его в руки, потом аккуратно открыл крышку, поместил в неё фотографию и вопросительно посмотрел на Захара:

— Так?

— Приблизительно, — и добавил мгновенно осипшим голосом, — Эрик Кёлер просил передать это вам…