Золотое дно (сборник)

к ак выгорела, почти вытлела и превратилась в плесень

трава: ей, наверное, было мало воздуха и света, и она

яся истомилась в неволе, не смогла пробиться сквозь

жестокое дерево и поникла, потянулась по земле вя­

лы м и, бессильными нитями.

— Ну что ж ты, Геля, уж и взглянуть не хочешь,

а? — женским чутьем уловив его состояние, кокетни­

чая, сказал а Талька.

— Д а не, я так, — Геля каменно поднял голову и

жриво усмехнулся, сдерживая странную дрожь в голо­

се и вглядываясь в усталое и незнакомое лицо, и со­

всем осмелел, когда в темной глубине глаз увидел рас­

терянность и мольбу. И окончательно изгнав из памяти

прежнюю Тальку, он спросил холодно и равнодушно,

почти жестоко:

— Как же это тебя дернуло, а?

— А бог его знает, как-то само собой склеилось, а

теперь живу, — поняла Талька, о чем идет речь, и

улыбка умерла на ее лице. — Хорошо живу, все есть—

дом, муж, дети. Чего еще надо бабе?..Ну а ты-то как?—

добавила она, ожесточаясь и снова обежав Гелю

проницательным взглядом; и не скрылись от нее ни его

•усталые глаза, ни коричневые пятна на остро просту­

пивших скулах, ни обтерханные простудные губы, ни

тонкая шея с крутым кадыком, ни застиранный ворот

полотняной рубахи и мятые брюки с пузырями на коле­

нях. Все заметила Талька и поняла Гелино положение,

-и душа ее наполнилась плохо скрываемым торж ест­

вом и превосходством. А Геля промолчал на вопрос, и

она снова спросила, уже раздраж аясь:

— Ну а ты-то как поживаешь? Уже и говорить не

дочешь?

— Д а нет, отчего же. Ж иву помаленьку...

— Говорят, процветаешь. В художниках ходишь.

273

Ж енился?.. — Талька уже почти ненавидела Гелю и

говорила, открыто смеясь: — А я-то, дура, по нему сох­

ла, исстрадалась вся. А он, видишь ли, сбежал и через

тринадцать лет нос показал.

Геля, безразлично пропуская мимо ушей издевку,

подумал: «Дура, ну и дура же! Как хорошо, что не

связался тогда». Но вслух сказал, боком обходя Т аль­

ку и тихо подвигаясь ко крыльцу:

— Ты извини. Знаешь, у нас дядя Кроня в гостях.

А ему сегодня уезжать.

— В гости заходи. Ведь теперь ты мне свояком при­

ходишься.' Слышь, заходи в гости-то. Поговорим чего ли

за жизнь, — вдруг пригласила Талька, и в ее опустев­

ших черемуховых глазах мелькнула растерянность. Ге­

ля на мгновение тоже будто споткнулся на крыльце,

остановился, неопределенно пожал плечами, не зная,

что сказать в ответ и чувствуя в душе виноватость и

жалость к Тальке.

А дома Гельку действительно ж дали за накрытым

столом, и мать не раз подскакивала к окну, выглядывая

сына, а когда заявился он, ворчливо сказала, не­

приятно кривя губы:

— Мог бы и вообще не являться...

— Ты чего? —сразу еще не понял Геля, потому что

мысленно он не расстался с Талькой, и вроде что-то ей

рассказы вал, и в чем-то оправдывал себя.

— Зачевокал. Ему говорят — дядя Кроня ждет, а

он, вишь ли, будто времени другого найти не мог.

— Ну ладно, ладно ты, — смущенно отмахнулся д я ­

дя Кроня. — Наливай что есть, да на автобус пора со­

бираться.

М ать сразу посмурнела, дольные морщины легли на

щеках, и веки покраснели. Она напряженно и скучно

замолчала, выдерж ивая характер, и такж е молча рас­

ставила тарелки, и сама села за стол, не притрагиваясь

к еде.

— Ну будет, будет, Л иза, — участливо погладил

Кроня Солдатов сестрину морщинистую руку в мелких

веснушках. — Ты дай душе-то отдох, Л изавета. Ты ос­

вободи ее от досады.

— Хорошо вам говорить. Кому-то всю жизнь одно

счастье валом валит и деньги к деньгам прут. А мы-то,

бедны вдовы, бабы-колотухи, почему именно мы долж ­

274

ны страдать? За что на нас такое страдание, прокаж ен­

ные мы иль неразумные вовсе? Ведь жизнь прожили, а

счастья не видали. Как выжили, ума не приложу, как-

то детей на ноги поставили да образование дали. Д ак

ношто нас нынче никто не замечает, ни в грош не ста­

вят? Значит, силу всю положил — и с глаз долой, сиди

в уголке, жуй сухари и не пенькай? Где мое счастье-то,

Кронюшка? С тринадцати лет в работе, с тридцати —

во вдовах...

— Ну зачем так-то, зачем? Не одна ты, много таких

с войны пооставалось, — досадливо поморщился дядя

Кроня, отодвинув в сторону ложку.

Геля тоже не ел, глядя в окно с белыми залы сина­

ми на мутном стекле на блеклое невзрачное небо, си­

дел, распахнув до пупа рубашку, и тоскливо думал:

«Господи, ну как тут жить?» Но он молчал, зная, что

мать не остановить, и возраж ать ей не хотел — как бы

не ударилась в слезы, — и потому ж дал, когда она вы­

говорится. Геля понимал, что мать говорит правду, и

чем чаще это повторялось, тем было невыносимее, по­

тому что ее правда касалась и Гели, мол, он-то вырос

и остальные пятеро выросли — мать им все силы отда­

ла, так почему же они не могут осчастливить ее хотя

бы в последние годы? А Геля, страдая всем своим су­

ществом, мог только досадливо морщиться, ведь он и

сам в тридцать лет был неприютен и одинок, и слова

матери оставляли в его душе глубокие болезненные

следы.

— М уж-от мой погиб не от пьянки какой, а защ и­

щая отечество, так почему же я-то должна страдать?

Мне наплевать на других, мою боль чужою болью не

утишить. Почему общество не позаботится обо мне, что­

бы я хоть в остатние годы забот не знала, не ж ила в