Золотое дно (сборник)

ским и печальным запахом тлена, который еще долго

живет в доме после покойника.

Мать взглянула на сына и промолчала, только обе­

жала пальцами кофточку, словно забыла застегнуть

ее. У Гальки глаза были опухшие, и, даже перед братом

стыдясь своего зареванного лица, она отвернулась,

опершись щекой о материно плечо.

— Мать, прости, я, пожалуй, поеду на тоню. Кому-

то ехать надо, — сказал Герман, быстро коснувшись л а­

донью ее руки. Мать равнодушно качнула головой, дес­

кать, что поделаешь, поезжай, а я уж тут как-нибудь

сама обойдусь.

Вечер был тихий, море успокоилось и не ворочалось

более угрозливо, розовый половик раскатало солнце по

едва сморщенной глади, и блики света, похожие на

больших разомлевших зверей, легко колыхались на во­

де. Тихо было, и, утомленно шелестя, накатывалось

море на песок, истончаясь до прозрачности, сочилось в

желтую зернь и чуть слышно шипело. И даже не вери­

лось сейчас, что еще несколько часов назад над почер­

невшей деревней накрапывал занудливый дождь и над

головами людей свою последнюю дорогу совершал Мар­

Н9

тын Петенбург. Знать, природа почувствовала миг боль­

шого страдания и сама понурилась в скорби, набухла

слезой и уронила ее на мертвое лицо человека; но дол­

гое страдание изнуряет, живым надо жить, и траурное

покрывало спало с откровенно сияющего неба. Живым

нужно солнце, ведь его и так-то мало в этих местах —

так пусть же порадуются люди ему, единственно достой­

ному поклонения, родящему дух и плоть.

Чайка с протяжным выкриком прошлась над самой

тракторной тележкой и печально вгляделась в мужи­

ков черными человечьими глазами...

1

— Чудик ты, чудь белоглазая, — сказали вчера ре­

бята. — Ну чего ты мучаешься? Иди к нам в фонд, две

сотни всегда в кармане. Раз ушел с завода, пора его и

забыть, да-да...

— Но вдруг я бездарный?

— А это, парень, всегда риск. Никто не знает, кто

он и что он, пока не случится это... ну это, — сказал

Каменков из комбината рекламы, и все отчего-то соглас­

но вздохнули, невольно и пристально вглядываясь в

себя.

Праздновали Гелину «овободу» в крохотной его ком­

натушке с прокуренными стенами, сидели до утра с оку­

невыми от выпитого вина глазами, но хмель не брал,

только была усталая горечь под горлом. Потом пробо­

вали что-то петь, протяжное, с выносом, на старинный

манер, но тут же скомкали пеоню и пошли в сонный

город.

И осталась на стене картина: возле длинного гнедого

коня стоит на коленях женщина с раскинутыми руками,

похожая на крест, у нее розовые раскосые глаза; когда

Геля просыпался порой средь ночи, он даже в густых

осенних потемках знал, что в него вглядываются эти

тревожные глаза. Ребята у него спрашивали: «Это что

за прокурор?» — «Моя душа», — словно бы в шутку

отвечал Геля. «Тогда ее нужно залить водой, а то она

сгорит. Может, вызвать пожарную машину?» — «Для

этого не хватит воды». — «Конечно, не хватит: душа

твоя промаслилась на заводе, и вода теперь ее не возь­

мет — нужно промывать спиртом».

Они шли сонным серебристым городом, он был по-

153

хож на седого доброго старика, потому что рождалось

утро и крыши домов были белыми, а улицы потеряли

свою настороженную угрюмость, отмякли и звуки не­

ожиданных шагов легко и гулко раздавались по всей

длине дороги. Река курилась: казалось, она прокипела

до дна и скоро можно будет снимать с нее пенку, вода

отступила, обнажив желтый ребристый песок. Вода

была ласковой, она окутала Гелю и понесла. В легком

тумане поскрипывали боны: видно, только что прошел

буксир — его хриплый гудок еще не истаял над рекой, —

и когда косая волна легко толкнула Гелю в грудь, он

нырнул и за серым, как городские сумерки, верхним

пластом разглядел мрак, какой-то настороженный без­

донный провал; Геля невольно вздрогнул и, быстро те­

ряя воздух в груди, вышел на поверхность. В такую

рань он еще никогда не нырял и потому не знал, что у

воды тоже есть свои утро, день и ночь. Испуганный мра­

ком, Геля плыл на спине, чувствуя кончиками прова­

лившихся ног холод реки, как будто чужое неживое

прикосновение, но в душе его зарождалось уже что-то

детское и восторженное — от парной воды, белесого по­

трескавшегося неба с луковичного цвета закрайками,

сонного звончания бонов; он скосил глаза влево и уви­

дел расплывчатые сиреневые скопища домов, похожие

на декорации, серый волнистый пляж и друзей, отсюда

казавшихся совсем крошечными.

— Гелька-а, давай хватит! — настойчиво кричали с

берега, но Чудинов вое так же полусонно покачивался

на упругой воде, едва пошевеливая ладонями и всей ду­

шой чувствуя свою слитность с неутомимо бегущей ре­

кой, утренними вздохами призрачно-сиреневого города,

плавным звончанием бонов. Матовое небо серебристо

спустилось к самой воде и как бы подъяло Гелю, лишая

его плоти. Друзья на берегу еще покричали-позвали,

потом махнули рукой и ушли. И только тогда Геля вы­

шел на плотный ребристый песок и с ощущением чут­

кого покоя в душе отправился домой...

Потом он лежал на кровати, слушал в себе покой­

ную умиротворенность, боясь нарушить, разбить ее

невзначай, хрупкую и неустоявшуюся, и даже опасался

шевельнуться резко или подумать о чем-то стороннем.

Сквозь тяжесть набухших век Геля равнодушно и сонно