Золотое дно (сборник)

Герке на полати и, прижимая его к теплому животу,

шептала в самое ухо: «Ой дурак ты, за что отца так?

Он ведь добрый, молиться на него надо, а ты?» — «Да,

«добрый», — тянул Герка, не забывая обиды,— даже за

146

стол вместях не сядет». — «Ой ты, глупыш! — захлебы­

валась словами м ать.— Оттого и не садится, чтобы вас

не стеснять. Сам-то лишнего кусочка не съест, все для

вас. А ты, у!.. Это ж счастье-то какое, что он с на­

ми»...

Черная толпа залила голубой городок, можжевело­

вые кусты набухли от влаги и пряно пахли. Небо по­

светлело, откатываясь в даль немыслимую потончавшим

дождливым пологом, а море вроде бы приблизилось и,

набухшее, лежало подле холма, наполняясь глубинным

светом. Редкие пологие волны, отороченные пенными

воротниками, накатывались на песчаную отмель и рас­

сыпались, медленно и беззвучно опадая желтоватой печ­

ной. А уж только потом доносился громовый хриплый

раскат.

Гроб еще покачивался над головами, потом на ка­

кое-то мгновение застыл, словно люди не решались от­

дать его земле, и в последний раз Мартын Петенбург

еще глянул на море, где освобожденный дух его бело­

крылой чайкой-поморником тянулся над прибреж­

ной зеленой отмелью, унося с собой черную короткую

тень.

15

Тамара на поминки пришла, немного помогла свек­

рови собрать на стол, но посидела недолго, где-то с

краю застолья, почти с мертвым меловым лицом и ко­

ричневыми пятаками под глазами; мужа словно и не

заметила и первой покинула поминки. Герман тоже по­

спешил следом, почти трезвый, но нагнал жену только

возле своей избы: Тамара будто убегала, понуря голову

и сильно размахивая руками, однако дверь перед носом

мужа не прихлопнула, оставила настежь, точно чуяла,

что он идет следом.

Герман дома еще не был с той самой ссоры, он как-

то сторонне оглядел кухоньку и перемен не уловил. Та­

мара остановилась у окна, спина ее была отчужденно

равнодушна и зла, словно женщина с нетерпением ж да­

ла, когда же этот посторонний человек покинет дом, но

Герман так и остался близ ободверины, и на отсырев­

шем мятом лице глубоко провалились потухшие капель-

147

км глаз. Голова казалась каменной, и вылитая поми­

нальная рюмка водки только усилила опустошенность

души, а ему так хотелось сейчас мира и покоя, и, браня

себя за прошлое, Герман ждал, что жена откликнется

на мучительный голос его сердца и все забудется, обой­

дется без визгливых бранных слов и истерик, вскомкан-

ных волос и белых от бешенства глаз.

— Тамара, ну чего ты? — спросил едва слышно и

сам удивился рыхлости голоса. Плечи жены вздрогнули,

но она так и осталась стоять лицом к окну, за которым

лежала пустая на отливе река с черными головнями

топляков и рыжими проплешинами мелей, и даже не ве­

рилось сейчас, что река может быть радостной и муску­

листой, бросающей завитые волны на низкие травяные

берега, когда над ней, располневшей от воды, стреми­

тельно раскачиваются чайки и уходят в сторону с се­

ребристой добычей в клювах. Сейчас река была пустой,

и столь же пусты были безрадостные Тамарины глаза,

на которых лежала тусклая плесень света.

— Ты вот скажи, Тамара, если ты все понимаешь...

Ведь зрелого-то возраста совсем мало жить, а почто

мы миром не можем жить, все чего-то делим? А зрело-

го-то возраста так мало...

И Герман сделал несколько шагов навстречу без-

молвной и сиротливо одинокой женщине возле окна,

наполняясь жалостью и состраданием к ней, топча и

проклиная в душе себя, словно бы только сейчас услы­

шал сердцем всю одинокость обиженного человека.

— Ну прости, забудь, что было, — хрипло попросил

зажатым горловым голосом. Тамара обернулась резко

и зло, углы губ брезгливо опали, что-то хищное и непри­

ятное было сейчас в побледневшем лице.

— Уходи, видеть тебя не хочу!

— Ты скажи, что от меня надо...

— Уходи, — повторила тупо.

Герман взглянул в ее застывшие глаза, в которых не

было ничего, кроме упрямства и раздражения, и, без­

вольно пожав плечами, пошел прочь... «Что еще надо

ей? Тоже мне принцесса на горошине! — наполняясь от­

ветным раздражением, думал Герман. — Все есть, зара­

боток всегда в дом. Детей нет, дак саму винить надо.

Ну когда выпью, дак не столь и часто, совсем неболь­

шой процент, ума-то не пропью. С жиру бесится баба.

148

Ну и пусть живет, ищет себе ровню, на кого можно

сесть верхом и погонять».

Герман никогда еще так не страдал душой, и это

страдание было для него непонятным: он услышал в

себе жалость к женщине, которая случайно стала его

женой, и этой жалостью был удивлен.

Откуда же было знать Герману, что даже великое

благоденствие и сытость не освободят человечество от

страданий?

«...Задумала на плечи сесть да погонять. Забрако­

вала меня, дак можно и погонять? А ведь когда хомут

трет, даже лошадь сбесится. Чего еще надо? И в доме

все есть: давно ли живем, а завели ,и холодильник, и

стиральную машину, и шифоньер барахла всякого...

Ничего, перебесится, мягче будет, сама прибежит». —

И уже ни жалости, ни сострадания не осталось в его

душе — все потопила и захлестнула мужская самовлюб­

ленность...

Госта разошлись, Анисья с дочерью Галькой сидели

обнявшись в красном углу, уставясь мокрыми глазами

на разоренный стол, в комнатах пахло едой и тем сирот­