Золотое дно

ПИСЬМО В ПАРТКОМ Ю.С.Г., КОПИЯ В ЦК КПСС:

Я, ЧЕРЕПКОВ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ, ТРАКТОРИСТ ИЗ СМУ-2 (СТРОИТЕЛЬНО-МОНТАЖНОЕ УПРАВЛЕНИЕ № 2), ОБО МНЕ ПИСАЛИ В ГАЗЕТАХ, МОЕ ИМЯ СТАЛО ИЗВЕСТНЫМ МОЛОДЕЖИ БЛАГОДАРЯ БЕЗУПРЕЧНОЙ РАБОТЕ И ЗАБОТЛИВОСТИ НАСЧЕТ ШОФЕРОВ В ПЛОХУЮ ПОГОДУ. ОБРАЩАЮ ВНИМАНИЕ НАШЕЙ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ ПАРТИЙНОЙ, ПРОФСОЮЗНОЙ И КОМС. ОРГАНИЗАЦИИ НАШЕЙ СТРОЯЩЕЙСЯ ЗНАМЕНИТОЙ ГЭС, ЧТО НЕКОТОРЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ВТЕРЛИСЬ В ДОВЕРИЕ САМОГО РУКОВОДИТЕЛЯ СТРОЙКИ ТОВ. ВАСИЛЬЕВА А.А., ТАКИЕ, КАК НЫНЕ ПОКОЙНЫЙ ГРАЖДАНИН КЛИМОВ И НИКОНОВ, РАБОТАВШИЕ РАНЕЕ НА СЕВЕРЕ И ТОМУ ПОДОБНЫХ ОТДАЛЕННЫХ МЕСТАХ, ПРИХОДЯТ К НЕМУ НА ДОМ ПО НОЧАМ И ВЫПИВАЮТ, ЯКОБЫ ЗАБОТЯСЬ О СТРОЙКЕ, ЯКОБЫ ГОРЯ ЗА НЕЕ ДУШОЙ, КАК ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ТРУДЯЩИЕСЯ, ЧТО ЯВЛЯЕТСЯ ЛОЖЬЮ. ОНИ ДУРНО ВЛИЯЮТ НА ТОВ. ВАСИЛЬЕВА, ИБО НЫНЕ ПОКОЙНЫЙ КЛИМОВ, РАНЕЕ СМЕЩЕННЫЙ ПО ПРИКАЗУ ВАСИЛЬЕВА ЗА ДРАКУ СО МНОЙ С ПОСТА ЗВЕНЬЕВОГО, ПРОДОЛЖАЕТ ПО СУТИ ДЕЛА ОСТАВАТЬСЯ ИМ, И ГОВОРИТ НАХАЛЬНО, ЧТО ЗАХОЧЕТ — СТАНЕТ И БРИГАДИРОМ, ПОТОМУ ЧТО ВАСИЛЬЕВ ЕГО СТАРЫЙ КЕНТ И КОРЕШ, ЧТО ЯВЛЯЕТСЯ, КОНЕЧНО, ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕМ, МЫ СЛИШКОМ УВАЖАЕМ ТОВ. ВАСИЛЬЕВА, НО У НЕГО ДОБРОЕ СЕРДЦЕ, И ЕГО СОБСТВЕННЫЙ ПРИКАЗ ПОПЕРСЯ, В СЛЕДСТВИЕ ЧЕГО ПОКОЙНЫЙ КЛИМОВ ПОГИБ В СЛЕДСТВИЕ ПЬЯНСТВА ПОД ВОДОЙ. НЕ ПОПРАЛОСЬ БЫ ЧТО-НИБУДЬ БОЛЕЕ ВАЖНОЕ И СВЯТОЕ, ТОЛЬКО ОБ ЭТОМ МОИ ЗАБОТЫ. ОДИН ИЗ РЯДОВЫХ ТРУДЯЩИХСЯ, ОТДАЮЩИХ СВОИ СИЛЫ РОДНОЙ СИБИРИ,

ВАС. ЧЕРЕПКОВ.

Уважаемые марсиане и сириусане, хоть и стыдно, но придется здесь рассказать — с предельной честностью — что случилось с Хрустовым.

Лёва решился — кровь из носу: он тоже должен побывать подо льдом! Хотя бы в знак памяти Климова. А скорее всего, чтобы доказать Тане, что он не просто краснобай, а мужественный человек!

Как вы понимаете, после ночной смены у него было свободное время.

И вот он на верхнем бьефе, на льду.

Серега Никонов бегает с казенным полушубком и одеялом вокруг проруби, сам весь усыпанный каплями примерзшей воды, как шут в бубенчиках. Он путается ногами в шлангах и кабелях, мешает Иннокентьеву и скулит:

— Лёвка, давай пока нету начальства.

Но Иннокентьев показал ему кулак. Обещать-то он обещал, но долго не дает разрешения. Наконец, когда вылезли Петров и Головешкин из майны по железной лесенке живые-здоровые, похожие на космонавтов, и скинув шлемы да резину, убежали в палатку обогрева, Саша позволил Леве примерить сухое снаряжение.

— Макнешься и назад, — сказал он. — Чтобы себя испытать. Не более того.

Но и «макнуться» не удалось. Когда Левке помогли надеть двойную водолазную шерстяную одежду и сверху — резиновый костюм, привинтили трехболтовый шлем, когда Саша показал жестом, чтобы Левка качнул головой, подтравил затылком воздух — помпа уже качала — Хрустов как во сне стоял, глядя из железного шара с запотелым окошечком в огромную зелено-сверкающую полынью, и ничего не делал. «Неужели я сейчас окажусь там?! Да, надо! Я смелый!»

Но беда была в том, что он обманул Сашу — он никогда не спускался в воду, он срисовал с климовского удостоверения на подходящую бумагу и картон необходимые слова печатными буквами, скопировал печать, а затем подмочил и утюгом прогрел — как если бы удостоверение побывало в воде и подпортилось.

Иннокентьев, без очков близорукий, помнится, глянул на документ, кивнул. А Левка лишь у края проруби подумал, что ведь он ни черта не умеет и там, подо льдом, наверное, потеряет сознание.

А тут еще его надумал фотографировать корреспондент Владик Успенский. Долговязый Серега прыгает за спиной Лёвы, чтобы тоже попасть на снимок. Стуча зубами (Серега от холода, а Лёвка от страха и волнения), они топчутся на слепящем снегу, на солнце, а Владик командует, щелкая аппаратом: