– Опять? – ворочаясь, как медведь в берлоге, бурчал тот. – Смотри, Осипыч узнает – и баста, не будет тебе сюда пути.
– Не нуди, зубы болят, – дружелюбно парировал Миша, – в кои-то веки прошу. Все, что у клиента в кармашках, можешь себе забрать, а гайку с пальца – мне.
– Снова со своей гайкой. И что тебя с нее штырит?
– Дурак я, понятно?
– Дивлюсь я с тебя: сам заявляет, что дурак.
– А что мне, ждать, пока другие назовут? Не скроешь ведь.
– Да, это не скроешь, – согласился «вахтер». – Где, говоришь, гаврик?
Дальше все шло как не впервой. Миша, указав на искомую личность, занял место Савушкина, ничем особо не рискуя: в это горячее время «папаша» бар свой не оставит. И принялся ждать.
Дождался. Но совершенно не того.
Нежданно-негаданно появился красный, наскипидаренный Савушкин, коротко сплюнул:
– Пошел на выход.
– Это что за новости? – возмутился Миша, но «вахтер» лишь поднес к его аристократической физиономии огромный кулак.
Смысл этой пантомимы был ясен, причины – нет. Усольцев вышел из подвала на бульвар, остановился у фонаря покурить и успокоить нервы. Впервые он попал в такую ситуацию, но, переведя дух и призвав на помощь разум, он был вынужден согласиться с тем, что не все в этом мире от нас зависит.
«Что ж, гайка ушла – не впервой, – врал он сам себе (на самом деле это был новый для него опыт), – в конце концов, могло бы быть куда хуже. И какая муха, хотелось бы знать, Савушку цапнула. Эва как раздухарился…»
В этот момент за плечом негромко произнесли:
– Товарищ Усольцев, сохраняйте полное спокойствие, равнодушное выражение на лице и пройдемте с нами.
– Послушайте, Михаил, вы вроде бы человек грамотный и разумный, по крайней мере, я вас таким знаю, – увещевал Солиста знакомый капитан Ругайн в знакомом же кабинете, – а упрямитесь зря.
– Совершенно не понимаю, о чем вы толкуете, дорогой мой человек, – от искренности Солист даже руки свои красивые прижал к груди, – просто фланирую себе по бульвару, подходят странные, неизвестные мне люди, хотят странного. Растолкуйте, Сергей Робертович, что означает этот дурной сон?
– Перестаньте, пожалуйста, – попросил сердечно капитан. – Я не Иосиф, вы не фараон, и в толкователях не нуждаетесь. Если вы еще не поняли, то вас ни в чем не обвиняют.
– И как это ужасно мило с вашей стороны, – продолжал ерничать Миша, но Ругайн все испортил, завершив мысль:
– …пока, по крайней мере. По ситуации. Она, как вы понимаете, в момент может измениться. Вы меня понимаете?
– Где уж не понять.
– Давайте еще раз попробуем: вы нам рассказываете, откуда взялась одна вещица, после чего даете лично мне торжественное обещание убраться куда угодно до конца сезона…
– Без ножа же режете, разоряете и пускаете по миру, – деликатно заметил Солист.
– Есть и другой вариант. Вы можете остаться, но при условии, что перестаете маяться дурью и устраиваетесь на работу.
– Я работаю.
Товарищ капитан со скучающим видом изложил как общеизвестные и никому не интересные факты:
– Вы не работаете, а числитесь сменным дворником подсобных помещений санатория «Нефтяник». Причем такой должности в штатном расписании там нет, но гражданка Логинова Майя Дмитриевна уговорила – ну, или заинтересовала – кадровика этого заведения, Персицкую Елену Григорьевну, проставить несуществующую должность в вашу трудовую книжку. Которая, кстати, восстановлена вместо ранее потерянной, так, Усольцев?
Солист, подумав, согласился, отступив на вторую линию обороны:
– Ну и пусть тунеядец. Что с того?
– В общем-то, ничего, за исключением того, что я буду вынужден принять меры, – мило так, по-домашнему получилось у капитана, но и невооруженным глазом было видно, что Мише пора паниковать.
Потеря хлебного места, попытки наладить отношения с властью на новом месте, наверняка утрата какой-нибудь местной красотки – кто его знает, что в голове у этого товарища, вообразившего себя хозяином своей судьбы. На его изменившемся лице перепуганными галками судорожно метались и разлетались мысли.
И, наконец, Миша сдался:
– Понял я. Хорошо. Спрашивайте.
…В номере гостиницы Шурик ворчал, безуспешно пытаясь очистить любимый замшевый пиджак:
– Гена, ну нельзя было поаккуратнее? Замаслился весь, только в химчистку отдавать.
– Что ж ты думал, оперативное задание, – важно заявил Генка.
Вернувшись из «казино», он с чувством выполненного долга завалился на кровать, заложил руки за голову и мечтательно глазел в потолок.
– Ах, как же он облажался, просто сказочно. Вот уж не думал, что тутошние такие ваньки[1]
.– Да, повезло, – заметил Чередников.
Генка скосил глаза, пренебрежительно присвистнул.
– Ты что, Шурик, серьезно? Ну ты тундра. В карты не везет, в карты играют!
– Не порть мне оперативника, доктор, – оказалось, что уже некоторое время в номере обретается Дементьев, – передергиваешь знатно, кто спорит, а вот твое творчество до добра не доведет. Мы ж уговорились, а ты самодеятельностью страдаешь. Вот отвернул бы тебе амбал голову?