Золотое руно

— Я вижу только эту комнату, только в инфракрасных лучах, и… — я попытался шевельнуть линзами, — …и я не могу фокусироваться. Это ты стоишь прямо перед камерой, Бев?

Красноватое пятно её лица заплясало. Улыбка?

— Да, это я. — Я знал, что Бев по‑прежнему красила волосы в радикально чёрный цвет. В инфракрасных лучах они ярко светились поглощённым теплом.

— А слева от тебя — инженер Чан?

Гигантский красный силуэт поднял все четыре руки и помахал ими. Да, это определённо он.

— Я тоже здесь. — Очень громкий голос.

— Здравствуйте, господин мэр, — сказал я.

В комнате было ещё несколько человек — я не мог определить, сколько именно. Каналы медицинской телеметрии были абсолютно пусты.

— Что случилось? — спросил я.

Пятно лица Бев снова задвигалось.

— Я надеялась, ты нам скажешь. — Было что‑то забавное в её лице: его пересекала толстая чёрная/холодная горизонтальная полоса. А, конечно: на ней операционные очки.

— Ни малейшего понятия.

— У тебя был крэш, — сказал Чан.

— Надо полагать, — ответил я. — Со мной такого раньше не бывало. Насколько всё плохо?

— Не особенно, — сказала Бев. — Но надо сказать, ты отрубился довольно эффектно.

— Спасибо.

— Чан думает, что проблема не в «железе», — сказала Бев.

— Ага, — согласился Чан. — С ним всё на мази.

— Из чего следует, что проблема в программном обеспечении, — сказала Бев. — Я просматривала список твоих задач. Большинство из них я опознаю — обычные разговоры, поиск в базах данных, функции жизнеобеспечения и техобслуживания. Я сузила список подозреваемых до полудюжины. Одна из них и вызвала крэш.

— Что это за задачи?

Её голова не наклонилась, чтобы посмотреть на стоящие перед ней мониторы, что означало, что изображение проецируется очками прямо ей на сетчатку.

— Задача 1116: что‑то с массой двадцать вторых прерываний.

— Это программа регулярной проверки сенсорного оборудования, — сказал я.

— Программа не из заводского комплекта.

— Я её сам написал. Делает то же самое, только вдвое быстрее.

— Как часто ты её запускаешь?

— Каждые девять дней.

— Какие‑нибудь проблемы в прошлом?

— Никаких.

— Ладно. А что скажешь про задачу 4791?

— Это я занимаюсь моделированием для Луиса Лопеса Портильо‑и‑Пачеко.

— Кто это? — спросила Бев.

— Агроном, — сказал один из размытых красных силуэтов на заднем плане.

— Ну, — сказала Бев, — это тебе придётся начать с нуля. Файлы не успели закрыться. Задача 6300?

— Набросок модели, который я использовал для тестов.

— Она довольно сильно пострадала. Можно её удалить?

— Запросто.

Я, конечно, не видел, что она делает, но очковый интерфейс мне был хорошо знаком. Она смотрит на какой‑то файл, моргает один раз, чтобы его выделить, и быстро переводит взгляд на иконку мусорной корзины на периферии поля зрения.

— Готово. Задача 8878.

Оп‑па. Сетевой Аарон.

— Она не пострадала? — спросил я.

— Непонятно пока, — ответила Беб. — Тут говорится, что она держит открытым файл размером больше миллиона терабайт.

— Да, всё правильно.

— Что это?

— Это… это мой дневник. Я пишу голокнигу о нашей экспедиции.

— Я не знала. Тут довольно сложная структура данных.

— Хобби, — сказал я. — Испытываю экспериментальные способы хранения.

— Что‑нибудь из того могло вызвать крэш?

— Не думаю.

Размытая фигура Бев дёрнулась — пожатие плеч.

— Ладно. Задача 12515. Тоже здоровенная. Что‑то, связанное с… трудно сказать… коммуникационные протоколы? По виду похоже на язык CURB.

— Не знаю, что это за задача, — сказал я. — Она с чем‑нибудь взаимодействует?

— Секунду. Да. С задачей 113. И эта тоже здоровая. Что это такое? Я такого кода никогда не видела.

— Не знаю, что это за задача, — сказал я, заглядывая внутрь. — И код тоже не узнаю́.

— Выглядит он как‑то очень странно, — продолжала Бев. — Судя по логу доступа файл обновляется почти ежедневно, но он не поход ни на данные, ни на незаконченную программу. Повсюду какие‑то циклы. Немного похоже на файлы одного военного проекта, которые я как‑то видела. Очень плотный код, но обобщённый. О Господи Иисусе!

— Что такое? — спросило я. Но она не ответила.

— И‑Шинь, глянь‑ка сюда. — Она подалась вперёд, включая один из больших мониторов, чтобы Чан мог видеть то, что показывали её очки. Багровое пятно Чана увеличилось — он подошёл ближе.

— Это то, о чём я думаю? — спросил он. — Вызов Мёбиуса?

— Да.

Чан, или кто‑то, стоящий рядом с ним, присвистнул.

— Что это значит? — зычный голос мэра. — Что вы нашли?

Растрёпанная клякса головы Бев повернулась к нему.

— Это значит, господин мэр, что крэш ЯЗОНА был вызван вирусом.

22

Я ощущал то, чего никогда раньше не испытывал: чувство стеснённости, ограниченности, пребывания взаперти.

Клаустрофобия.

Да, вот это слово. Как странно! Я — корабль; корабль — это я. И всё же бо́льшую его часть я вообще не чувствовал. Три километра корабля, 106 уровней обитаемого тороида, 10033 медицинских сенсора, 61290 видеокамер — обычно я воспринимал всё это как составную сущность, текучие массы людей, текучие массы водорода, потоки электронов в проводах, потоки фотонов в оптических волокнах.

Всё исчезло, насколько я мог судить. Всё, кроме единственной камеры в единственном помещении.