Золотое руно

— Хммм? — сказал я.

— Мы приближаемся к Кидонии. Встань и свети…

И Господа славь, славь…[242]

— Ладно, — сказал я. Мне всегда отлично спалось на Марсе — лучше, чем когда‑либо на Земле. Полагаю, этот как‑то связано со здешней 37‑процентной гравитацией.

Она вернулась в кабину. Я выглянул в окно. Там, в отдалении, виднелся бок знаменитого Лица. В таком ракурсе я бы и не взглянул на него лишний раз, если бы не знал этой дурацкой истории.

Ладно, раз мы проезжаем мимо Лица, значит, так называемый Город находится всего в двадцати километрах к юго‑западу отсюда. Мы уже согласовали маршрут: она остановит машину между «пирамидой» и «крепостью» и высадит меня на краю «городской площади».

Я принялся надевать скафандр.

Первоначальные названия прижились: пирамида, крепость, городская площадь. Конечно, вблизи они совершенно не выглядели искусственными. Я наклонился к окну, глядя наружу.

— Немного грустно, правда? — сказала Лиз, стоя позади меня, по‑прежнему в комбинезоне. — Люди готовы верить в самые невероятные вещи на основании самых ненадёжных свидетельств.

В её тоне был лишь слабый намёк на снисходительность. Как почти все на Марсе, она считала меня глупцом — и не только за это моё паломничество в Кидонию, а за то, вокруг чего я выстроил всю свою жизнь.

Я выпрямился и повернулся к ней.

— Вы не будете выходить?

Она покачала головой.

— Вы по пути сюда выспались, теперь моя очередь. Кричите, если что понадобится. — Она тронула панель управления, и внутренняя часть цилиндрического воздушного шлюза отъехала в сторону, словно камень, закрывавший склеп Иисуса.

Что, подумал я, могла делать Матерь Господа нашего на этой древней безжизненной планете? Конечно, явления Девы Марии знамениты тем, что происходили на всяких задворках — Лурд, Франция; Ла Ванг, Вьетнам; Фатима, Португалия; Гуадалупе, Мексика. Все они лежат в стороне от торных дорог.

И всё же после явления Девы миллионы людей начинали приезжать туда. Со времени её появления в Фатиме прошло полтораста лет, и в деревню до сих пор прибывает пять миллионов паломников ежегодно.

Ежегодно. Я, разумеется имею в виду земные годы. Только конченные педанты учитывают разницу между продолжительностью земных суток и марсианского сола, но марсианский год вдвое длиннее земного. Так что Фатима, получается, принимает десять миллионов гостей в марсианский год…

Меня пробирал мороз, когда я смотрел на окружающий ландшафт ржавого песка и торчащих из него скал. Я знал, что это психосоматическая реакция: температурный контроль в моём скафандре — действительно белого цвета, как отмечал Юрген Эмат — работал безупречно.

Городская площадь была просто открытым пространством, окружённым изъеденными ветром грудами песчаника. Хотя на самых ранних фотографиях она, возможно, и напоминала пьяццу, при взгляде изнутри в ней не было ничего особенного. Я прошёл несколько десятков метров, потом развернулся; луч встроенного в шлем фонаря прорезал тьму.

Вдаль тянулась цепочка моих следов. Никаких других не было. Я вряд ли был первым, кто наведывался в Кидонию, но, в отличие от Луны, марсианские пылевые бури быстро стирали все следы.

Потом я посмотрел в ночное небо. Землю было легко заметить — она, разумеется, всегда находилась в плоскости эклиптики, и прямо сейчас была… Боже, вот это совпадение!

Она была в созвездии Девы — ослепительно яркая голубая точка, сапфир, чьё сияние затмевает даже могучую Спику.

Конечно, созвездие Девы не имеет отношения к Богоматери; оно известно ещё с античных времён. Вероятнее всего оно олицетворяет ассирийскую богиню плодородия Иштар или греческую деву урожая Персефону.

Я обнаружил, что улыбаюсь. На самом‑то деле оно не олицетворяет вообще ничего. Это просто случайный набор звёзд. Увидеть в нём деву — такая же дурь, как увидеть руины древнего марсианского города в окружающих меня скалах. Но я знал… нет, не небеса, а ночное небо… как собственную ладонь. Однажды увидев узор, почти невозможно заставить себя не видеть его.

И, скажем, вот он, Лебедь, и — кто бы мог подумать! — Фобос, и да, если прищуриться, то можно увидеть и Деймос прямо под ним.

Но нет. Разумеется, Святая Дева не могла явиться Юргену Эмату. Крестьянским детям — да; бедным и больным — да. Но телепроповеднику? Богатой звезде телеэкрана? Нет, это просто смешно.

Этого не было в послании кардинала Пиранделло, но я был знаком с ватиканской политикой достаточно, чтобы понять, что происходит. Как он сказал, Юрген Эмат учился в семинарии вместе с Викторио Лаззари — человеком, сейчас больше известным под именем Льва XIV. Хотя оба были католиками, в конечном итоге они избрали очень разные пути — и они были кем угодно, но только не друзьями.