Золотое руно

— Не все США целиком, но Джорджия — да. На короткое время.

— Дождитесь его, и тогда посылайте сообщение в оба места одновременно.

— Как скажете, отче.

— Благослови вас Господь, дитя моё.

Лони Синклер не смогла полностью скрыть то, как её развеселили мои слова.

— Да не за что, — ответила она.

* * *

Прошло четыре года. Лев XIV перешёл в мир иной, и теперь понтификом у нас Бенедикт XVI. Не имею ни малейшего понятия, одобряет его Юрген Эмат или нет — да мне это и не интересно. В конце концов, слишком большой интерес к делам Земли здесь не приветствуется.

Фатиму по‑прежнему посещают пять миллионов человек в год. Миллионы приезжают в Лурд и Гуадалупе и Ла Ванг.

А потом отправляются по домам — некоторые с чувством, что их коснулся Святой Дух, некоторые — утверждая, что исцелились.

До Марса миллионы верных пока не добрались. Пока; на это нужно время. Но десятки тысяч уже явились сюда, и в отличие от тех, что посещают другие места паломничества, большинство из них остаётся. После многолетнего путешествия последнее, чего им хочется — это развернуться и отправиться домой, особенно из‑за того, что ко времени их прибытия удачное расположение Земли и Марса, сильно укорачивающее путь, уже два года как закончилось; если отправиться домой сразу после прибытия, обратный путь займёт гораздо больше времени.

И поэтому они остаются, обживаются и становятся членами нашей общины.

И приходят на мои мессы. Не от скуки. Не от одиночества. А ради веры. Веры в то, что чудеса всё ещё случаются, и могут происходить как на Земле, так и вне её.

Я воплотил своё предназначение, и Марс, я искренне в это верю, теперь стал лучше, чем был. Теперь это настоящая конгрегация, паства. Я взираю на её членов с кафедры и чувствую их тепло, их любовь.

Теперь у меня лишь одна проблема. Солгать кардиналу Пиранделло — это нарушение моей клятвы и учения моей веры. Но поскольку я — единственный священник на Марсе, то кому я могу исповедаться в этом грехе?

Вопрос вероятности

«Ну и где они все?» — воскликнул в 1950‑м Энрико Ферми. И этот горький вопрос ныне известен как парадокс имени выдающегося лос‑аламосского физика. Почему мы не наблюдаем признаков неземной жизни, коль скоро вероятность ее существования кажется такой высокой? Пусть даже разум нечасто возникает во Вселенной, учитывая ее гигантские размеры, контакты с развитыми цивилизациями должны быть вполне рядовым явлением. Есть даже специальное уравнение Дрейка, позволяющее выстраивать такую линию аргументации. Можно предположить существование миллиардов культур намного старше нашей — однако непонятно, почему же они не колонизировали Землю или хотя бы не создали какие‑нибудь гигантские инженерные сооружения, доступные нашим приборам, — сферы Дайсона, например.

До сих пор мы не обнаружили в космосе ни души. Объяснений тому хватает. Возможно, разумная жизнь зарождается гораздо реже, чем нам хотелось бы, либо мудрые цивилизации не желают вмешиваться в наше развитие, либо им попросту недосуг возиться с такими примитивными созданиями, как мы.

В этом рассказе мы предлагаем решение парадокса Ферми — и беремся утверждать, что сами бы вы до него не додумались.

В будущем я очутился первым, изрядно опередив своего компаньона. Перенос не сопровождался болезненными ощущениями, разве что уши заложило, — это, как мне объяснили позже, из‑за перепада воздушного давления. В двадцать первом веке я подвергся сканированию мозга — нужно было извлечь из моей памяти все необходимое для реконструкции дома 221‑б по Бейкер‑стрит. Кое‑какие детали я не то что словами выразить, в собственном уме воспроизвести не мог. Но за меня это сделала техника и воссоздала все тютелька в тютельку, до мельчайших подробностей: и обои с ворсистым рисунком, и медвежью шкуру на полу у камина, и ведерко с углем, и плетеные кресло и стул, и даже вид из окна.

В будущем меня любезно принял джентльмен, назвавшийся Майкрофтом Холмсом. Ни в каком родстве с моим партнером он не состоит, это было сказано сразу; однако он признал тот факт, что имя и фамилия повлияли на его выбор основной профессии, каковой стало изучение методов великого сыщика. На вопрос, нет ли у него брата по имени Шерлок, я получил ответ, показавшийся странным: «Мои родители не были столь жестоки».

Паче того, этот Майкрофт Холмс — коротышка с рыжеватыми волосами. Ничуть не похож на дородного темноволосого детину, с которым я приятельствовал двумястами годами ранее.

Здешний Майкрофт настоял на том, чтобы все детали были тщательнейшим образом проверены, прежде чем из прошлого будет перенесен Холмс. Гении, пояснил сей джентльмен, имеют свойство ходить по краю безумия, и пусть я сам с легкостью выдержал перенос, для моего компаньона он может оказаться пагубным потрясением.