Золотое руно

— Но хотя игуменья меня приняла очень хорошо, она ясно дала понять, что встреча с мадемуазель Монлюсон невозможна. После приключения вблизи аббатства пройти в павильон, где она живет, невозможно. Нужно особое разрешение. Игуменья дать его не может. О а также добавила, что получить его вообще невозможно.

— Она ошибается, — уверенно возразила Брискетта, — я его получу.

— Каким же путем?

— Пока не знаю, но я его получу.

На следующий день, когда Коклико направлялся на улицу Утят, разодетая Брискетта ехала к судье. Он принял её, но не смог, несмотря на приклеенную к лицу улыбку, скрыть серьезность его выражения.

— У меня неважные вести для вас, красавица, — говорил он, ведя её к креслу. — Отдан приказ ускорить ведение дела. А это — плохой признак. Возможно, приговор будет вынесен через пару дней.

— Приговор? Его осудят?

Судья молча кивнул головой.

— И этому нельзя помешать?

— Никак. Впрочем… Ну, если какая-нибудь важная особа, чье положение освобождает её от разных подозрений, покажет, что Монтестрюк пробрался в сад ради нее. Тогда гнев короля остынет… А насчет остального выскажется граф де Колиньи при возвращении.

На лице Брискетты отразилась надежда.

— А когда вернется граф де Колиньи, можно выиграть время?

— Выиграть время значит выиграть все.

— Только уважение к правосудию удерживает меня от поцелуя, господин судья.

— Не надо ничего преувеличивать, даже уважения.

Брискетта, улыбаясь, подставила розовую щечку, а потом, как бы между прочим, произнесла:

— А теперь дайте мне формальный допуск посетить графиню де Монлюсон и без свидетелей.

Судья вскочил с места.

— Что вы, что вы! Строжайше запрещено! Если я его дам, потеря места — ничто по сравнению с другими последствиями.

— Значит, невозможно?

— Совершенно невозможно.

— Никак?

— Никак.

Брискетта изобразила горе, и слезы показались у неё на глазах.

Судья пришел в замешательство. Потянулись минуты, пока он размышлял. Тут в дверь раздался стук. Вошел пристав, с ним молоденькая, скромного вида девочка с опущенными глазами.

— Прошу прощения, но я пришла за бумагой для прохода в Шельское аббатство, — сказала она.

— Хорошо. Подождите в приемной. Девушка вышла.

Брискетта усилила поток слез:

— Вот счастливица! Попросила и получит.

Судья устремил на неё задумчивый взгляд, затем тихо произнес:

— Вы меня растрогали. Я готов все сделать, чтобы вы не горевали.

— Все, правда, все? — воскликнула Брискетта.

— Тише, тише… Благодарность можно передать и без слов…

— Молчу. Итак?

— Эта девушка поступает к графине де Монлюсон на место внезапно заболевшей горничной. Я подпишу нужную ей бумагу. Остальное меня не касается…

Брискетта бросилась на шею судье, на этот раз не спрашивая разрешения.

— Подпишите скорей, — прошептала она.

Судья не без сожаления освободил руку и подписал. Затем освободил вторую и позвонил.

— Введите девушку, — сказал он приставу.

Вошел пристав с девушкой. Затем он вышел, девушка осталась в комнате. Судья, сидевший за столом, шелестел бумагами. Затем шепнул на ухо Брискетте:

— Можете говорить, комната достаточно велика.

Брискетта подошла к девушке.

— Милая моя, — сказала она, подавая той в одной руке подписанную бумагу, а в другой — кольцо с бриллиантом, — вот ваше разрешение. Но если вы не желаете запереться в ваши молодые годы в скучном монастыре, есть кое-кто, кто охотно предложит вам это украшение.

— Что ж, пожалуй, есть о чем поговорить, — ответила та, — я выйду…

— Милостивый государь, — произнесла Брискетта, низко кланяясь судье, — две особы, очень вам благодарные, имеют честь только вам так кланяться.

Когда она вышла на набережную, к ней подошла девушка.

— Вы предлагаете мне кольцо. Будет ли ещё что-нибудь?

— Во-первых, удовольствие сделать доброе дело, во-вторых, — вот кошелек с полусотней луидоров.

— Ради доброго дела я согласна, — ответила девушка, отдала бумагу и взяла ещё кошелек.

Придя домой, актриса разыскала себе ситцевое платьице и коленкоровый чепчик. Надев все это, она вышла на улицу и села в дорожную карету, ходившую между Парижем и Линьи. В руках у неё был маленький узелок. Доехав до аббатства, она предъявила привратнице бумагу, назвавшись Жюстеной Форбен. Через несколько минут с разрешения игуменьи она уже была в комнате, где она встретилась с Монлюсон. Орфиза, бледная, с воспаленными глазами, полулежала в кресле.

— Вам придется иметь дело только с моим бельем, — тихо проговорила она, — о платьях заботиться нечего. Я больше не одеваюсь.

Брискетта решительно подошла к двери, заперла её и обернулась к Орфизе.

— Я не Жюстена, я Брискетта, я от графа де Монтестрюка. Вам надо его спасать.

— Боже! — вскричала Орфиза. — Что же я должна делать? Говорите, я готова.

— Я была уверена. Вы настоящая женщина. Слушайте же.

Брискетта изложила все дело с подробностями. Орфиза выслушала её, едва дыша.

— Вы сможете показать перед судом, что граф приходил к вам?

— Неужели вы сомневаетесь в этом? Но как я смогу добраться до суда? Я же не свободна.

— Вы сможете выйти.

— У вас для меня есть разрешение?

— Нет, но у меня есть вместо него способ. Мы с вами почти одного роста… Понимаете? Я останусь здесь и притворюсь больной.