Золотое руно (сборник)

– Но не только это, не так ли? Правда ли, что вы часто проводили длительное время вдвоём с доктором Колхауном – иногда в его комнате в Валкур‑Холле, иногда в вашей?

– Мы часто разговаривали, да. Друзья это делают.

– То есть не было ничего необычного в том, что он впускал вас в свою комнату?

– У Клита были необычные музыкальные пристрастия. Никто другой не хотел присутствовать, когда он запускал свой CD‑плеер.

– Необычные пристрастия?

Хаск издал звук, очень похожий на человеческое откашливание, и пропел:

– Swing your partner, do‑si‑do…[225]

Присяжные расхохотались.

– Спасибо за представление, – холодно сказала Зиглер. – Мистер Хаск, если вы были частым гостем в комнате жертвы, то почему мы должны верить, что в момент убийства вас там не было?

– Вы должны в это верить в соответствии с презумпцией невиновности, которая, как предполагается, является базовым принципом вашей системы права.

– Не является ответом на вопрос, просим вычеркнуть, – выпалила Зиглер.

Однако судья Прингл улыбалась.

– По‑моему, отличный ответ, миз Зиглер. Отклоняется.

Зиглер снова повернулась к Хаску.

– Однако вы признаёте, что часто бывали с доктором Колхауном наедине.

– Я бы сказал «время от времени».

– Пусть так. Время от времени вы оставались с ним наедине. А в тот вечер, когда произошло убийство, вы решили не ходить на встречу со Стивеном Джем Гулдом.

– Это так.

– Почему?

– Я знал, что в тот вечер я должен буду линять.

– И вы хотели сделать это без посторонних глаз?

– Вовсе нет. Просто я знаю, сколько внимания люди уделяют тосокам даже в обыденных обстоятельствах. Мне показалось, что публичное сбрасывание кожи посреди лекции привлекло бы ко мне слишком много внимания, что было бы невежливо по отношению к профессору Гулду.

– Весьма предусмотрительно, – сказала Зиглер с сарказмом в голосе. – Однако вы не должны были линять в тот день. Откуда вы могли знать, что это должно произойти?

– Ранее в тот день у меня начали отваливаться чешуйки, а также я чувствовал зуд, обычно сопутствующий линьке. Я признаю, что линька была вне графика, но о её приближении я знал заранее.

– И как вы объясните присутствие предметов, похожих на тосокскую чешую, в комнате доктора Колхауна?

– Возражение, – сказал Дэйл. – Требование строить догадки.

– Я разрешаю, – сказала Прингл.

Щупальца не голове Хаска качнулись.

– Я был у него в тот день; должно быть, обронил несколько чешуек. Или, возможно, я сорил чешуёй по всему общежитию, а доктор Колхаун заметил и, заинтересовавшись, подобрал их и принёс в свою комнату для изучения; их могли сбросить со стола на пол в ходе потасовки, которая, возможно, сопутствовала убийству.

– Что вы делали в момент убийства доктора Колхауна?

– Я полагал, что обвинению не удалось установить точное время, когда оно произошло, – сказал Хаск.

– Хорошо. Что вы делали между восемью вечера и полночью двадцать второго декабря?

– С восьми до восьми тридцати я смотрел телевизор.

– Какую программу?

– Полагаю, я беспорядочно переключал каналы. Я смотрел понемногу множество передач. – Пучок щупалец сложился в тосокский эквивалент пожатия плечами. – В конце концов, я мужчина.

Присяжные рассмеялись. Щёки Зиглер немного покраснели.

– А чем вы занимались после того, как закончили переключать каналы?

– В основном, медитацией. И, разумеется, линькой.

– Конечно, – сказала Зиглер. – Так удобно подоспевшей линькой.

– Это вовсе не удобно, миз Зиглер. Не знаю, есть ли в людской биологии какие‑либо периодические процессы, но поверьте мне, линька раздражает неимоверно.

Судья Прингл изо всех сил старалась сохранять серьёзное выражение лица.

– Инструмент, которым убили доктора Колхауна, – сказала Зиглер. – Он ваш?

– Очень похоже, разумеется, что его убили тосокским мономолекулярным резаком, да. Он может быть мой или чей‑то ещё; это предмет обихода, и на корабле их имеется несколько десятков. Но даже если он окажется моим – это не такой предмет, который держат запертым в сейфе.

Дэйл позволил себе лёгкую улыбку. Хаск оказался великолепным свидетелем – весёлым, дружелюбным, рациональным. Было очевидно, что присяжные начинали ему симпатизировать.

Линда Зиглер, должно быть, думала о том же самом. Дэйл почти чувствовал, как в её мозгу переключаются передачи. Её манера стала боле агрессивной, а голос сделался резким.

– Мистер Хаск, правда ли, что вы преждевременно вышли из гибернации для того, чтобы устранить последствия аварийной ситуации на борту?

– Да.

– Вы пробудились, потому что таковы обязанности члена экипажа, обозначаемого как «первый»?

– Да.

– А Селтар? Какова была её должность?

– Она была «второй» – при возникновении ситуации, с которой я не мог справиться один, пробуждалась и она. Я был менее ценен, чем она, но она была менее ценна, чем все остальные.

– И вы двое пробудились, чтобы принять меры по поводу постигшей ваш корабль катастрофы?

– Да.

– Одновременно?

– Одновременно. Корабельный компьютер решил, что потребуемся мы оба, и начал нагревать гибернационные платформы и одеяла, чтобы пробудить нас.

– Но Селтар погибла во время ремонтных работ?

– Да.

– Как?