Золотое сердце Вавилона

Ночь прошла относительно спокойно. Я думала, что до утра буду стучать зубами от страха, прислушиваться, не ходит ли кто-нибудь внизу, в магазине, вздрагивать от каждого шороха и обливаться холодным потом, когда услышу треск рассохшейся половицы или урчание включившегося холодильника. Ничего этого не было. Я провалилась в тяжелый сон, едва коснувшись головой подушки в пожелтевшей наволочке, пахнущей лавандой. Очевидно, злоумышленники побоялись, что в магазин приедет полиция, или же добились от Никодима Никодимовича всего, чего хотели.

В моей сонной голове забрезжили какие-то мысли. Им была нужна монета. Да не какая-нибудь, а особенная. Как этот коротышка кричал? «Госпожи больше нет, а ты никто!»

Неужели под госпожой он подразумевал мою покойную тетю Валерию Львовну? Ну, в одном они правы: я действительно никто, поскольку понятия не имела ни о монете, ни о том, что вообще тут происходит.

Наутро я засобиралась в больницу к Никодиму Никодимовичу. В суматохе последних дней я как-то не успела спросить, где он живет и с кем, есть ли у него родные и близкие. Может быть, нужно сообщить его родственникам о несчастье? Но что-то подсказывало мне, что старик жил один, что вся его жизнь была связана с магазином и со служением моей тете Валерии Львовне.

Я рассердилась на себя за то, что думаю о старике в прошедшем времени. Сказал же врач «скорой», что жизненно важные органы не задеты и он поправится.

Я взяла большую фаянсовую кружку, из которой Никодим Никодимович пил чай. Кружка была старая, с немецким двуглавым орлом на боку. По дороге купила пачку хорошего чая и полкило песочного печенья, а также яблок и абрикосов, зубную щетку и мыльницу, в которую положила кусок мыла в виде утенка Дональда. И еще симпатичные домашние тапочки в клеточку. Если понадобится еще что-то, пускай старик скажет, я куплю все новое.

В отделение меня пустили без разговоров, но только до двери в палату реанимации.

Оказалось, вчера старику сделали операцию. Она прошла успешно, утром он пришел в сознание, но ему колют успокоительное, чтобы спал, – тогда, дескать, мозг без раздражителей отдыхает. Не успела я испугаться по поводу операции, как вышел доктор и сказал, что все будет в порядке, в реанимации Никодима Никодимовича держат просто потому, что возраст уже солидный и организм нуждается в особой заботе.

– Он вам родственник? – спросил врач.

– Дальний, – я отвела глаза.

Вот что теперь делать? Куда идти, если я даже не знаю, где он живет. Если попросят принести документы – тот же паспорт, полис страховой, – что я скажу? Подумав, я решила: главное, чтобы Никодим Никодимович поправился, а с документами как-нибудь разберемся. Расспрошу эту бабулю с болонкой, как ее… Матильду Спартаковну… ах нет, это собачка Матильда, а старуху зовут Ревмира.

Симпатичная сестричка из реанимации посоветовала мне подождать – вполне возможно, что больной очнется, и тогда она меня пустит к нему. Я спустилась в небольшой кафетерий, решив заодно и позавтракать. Выбор, конечно, не впечатлял – черствые булочки и завернутые в пленку бутерброды сомнительной свежести.

У стойки топтался мужчина в китайском тренировочном костюме и тапках на босу ногу и возмущался:

– У вас колбаса зеленая уже! Это же настоящее преступление – больных людей такой колбасой кормить! У вас же не Боткинские бараки, а больница широкого профиля, отравления небось и не лечат!

– Вовсе она не зеленая, – вяло отговаривалась тетка у стойки. – Это здесь освещение такое! А если вы больной, то и не ешьте, вас в больнице должны кормить!

– Ага, как же! – пригорюнился мужчина. – С такой кормежки ноги протянешь, где уж тут вылечиться!

– Возьмите булочку, – предложила тетка, – или бутерброд с сыром. Им не отравишься.

– Я сыр не ем, я вегетарианец! – заявил больной.

– А тогда чего ж вы на мою колбасу наговариваете? – мгновенно разозлилась тетка. – Вообще ничего не продам! Приходят тут, только на нервы действуют!

Мужчина удалился. Очевидно, он и приходил-то сюда просто так, от больничной скуки, чтобы убить за разговором время между процедурами. Я выбрала бутерброд с сыром и чай, побоявшись, что кофе в этом заведении пить невозможно. Оказалось, чай тоже, во всяком случае, чаем эту мутную бурду назвать было никак нельзя.

Пока я уныло болтала пакетиком в стакане, кто-то положил передо мной большую шоколадную конфету. Она так и называлась «Гулливер», и на фантике был нарисован Гулливер в шляпе, окруженный лилипутами.

Я подняла глаза и узнала того самого водителя машины, что едва не сбил меня вчера. Я даже вспомнила, как его зовут: Роберт Манукян. Я нахмурилась и хотела спросить, чего ему надо, но он опередил меня, грустно сказав:

– Вы меня обманули. Значит, я все-таки задел вас бампером.

– С чего вы взяли? – удивилась я.

– А что же вы делаете в больнице? Наверняка ночью вам стало плохо, и вы явились за помощью. А я ведь предупреждал, что так может случиться – сначала вроде бы ничего не болит, а потом…