Золотоглазые

— Ну, почти все. Солнце будто подскочило на небе. Деревья вдруг стали вроде бы больше и не совсем теми же. Цветы на той вот клумбе совершенно изменили краски. Этот плющ, который раньше покрывал всю стену, вдруг неожиданно оказался лишь наполовину выросшим и это придает ему вид какого-то другого сорта плюща. И вот там есть дома. Я никогда их до этого не видел — за рощицей было только открытое поле. Даже гравий на дорожке выглядит еще желтее, чем я думал. И эта комната… Это та же комната. Я знаю этот письменный стол и этот камин, и эти две картины. Но обои совсем другие. Я их никогда до этого не видел — но ведь они же… Пожалуйста, скажите мне, где Тельма… Я хочу ей объяснить… Я, должно быть, немного сошел с ума.

Она твердо положила свою ладонь на его.

— Нет, — решительно сказала она. — Что бы то ни было, я совершенно уверена, что это — не то.

— Но что же тогда?.. — он внезапно замолчал и прислушался, слегка наклонив голову. Звук нарастал. — Что это? — спросил он с беспокойством.

Миссис Долдерсон сжала его руку в своей.

— Все в порядке, — сказала она так, будто это был ребенок. — Все в порядке, Артур.

Она могла почувствовать, как его напряжение росло по мере усиления звука. Он пронесся как раз над их головами, на высоте чуть меньше тысячи ярдов, повизгивая реактивным мотором, с грохотом, оставляя за собой сжатый воздух, постоянно содрогаясь, все тише и тише по мере удаления.

Артур видел его. Следил, как он исчез. Его лицо, когда он обернулся к ней, было белым от испуга. Каким-то странным голосом он спросил:

— Что… что это было?

Тихо, как бы стараясь его успокоить, она ответила:

— Просто аэроплан, Артур. Такие уж это жуткие, беспокойные штуки.

Он бросил еще взгляд на удалявшийся самолет.

— Но я видел аэроплан и слышал его. Он не похож на этот. Шум от него, как от мотоцикла, только погромче. Это же было ужасно! Я не понимаю… Я не понимаю, что случилось… — его голос звучал жалобно.

Миссис Долдерсон только хотела ответить, как поймала себя на внезапной четко возникнувшей в ее сознании мысли о том, как Харольд говорил об измерениях, что они могут сдвинуться в различные плоскости, будто это было еще одно измерение. Толчок интуиции, и она поняла — нет, поняла — это было слишком неточно, ощутила всем существом своим, что это было именно так. Но, воспринимая, она почувствовала свое поражение. Она снова взглянула на молодого человека. Он все еще был в напряжении, слегка дрожа. Он думает, что сходит с ума! Она должна остановить его. Это нельзя было не сделать помягче, но как же избежать по возможности резкости?

— Артур, — сказала она быстро.

Он растерянно посмотрел на нее. Она намеренно заставила свой голос звучать оживленнее.

— В буфете ты найдешь бутылочку бренди, пожалуйста, достань еще и два стакана, — приказала она.

Он подчинился как во сне. Она наполнила бренди треть стакана для него и плеснула на дно для себя.

— Выпей это, — сказала она Артуру. Он сомневался.

— Ну же, — скомандовала она. — Тебя что-то взволновало, а это пойдет тебе на пользу. Я хочу поговорить с тобой, но не могу же я это сделать, пока ты соображаешь только наполовину.

Он отпил, слегка кашлянул и снова сел.

— Допей это, — твердо сказала ему она.

Он допил. Тотчас же она поинтересовалась:

— Теперь чувствуешь себя лучше?

Он кивнул, но ничего не сказал. Она приняла решение и осторожно перевела дыхание. Отбросив весь свой оживленный тон, она спросила:

— Артур, сказки мне, какое сегодня число?

— Число? — удивленно произнес он. — Да пятница сегодня… или… 27 июня.

— А какого года, Артур? Какого года?

Он полностью обернулся к ней.

— Но я же не сумасшедший, на самом деле. Я знаю, кто я, где я, я думаю… Что-то произошло с вещами, а не со мной.

— Все, что я хочу от тебя услышать — это год, Артур.

В ее голосе вновь послышалась повелительная нотка.

— 1913, конечно, — сказал он, непрерывно глядя ей в глаза.

Миссис Долдерсон перевела взгляд на цветы. Она нежно кивнула. Это был тот самый год, и это была пятница: странно, что она это вспомнила. Это вполне могло быть и 27 июня… Но конечно же, пятница летом 1913 года был тот день, когда он не пришел… Все это было так давно, так давно…

Его голос окликнул ее. Он дрожал от беспокойства.

— Почему, почему вы меня об этом спрашиваете, о том, который год, то есть?

Его брови изогнулись, глаза были полны нетерпения. Он был так молод. Ее сердце страдало за него. Она снова положила свою руку, такую тонкую и слабую, на его сильную и большую.

— Мне кажется, я знаю, — сказал он прерывающимся голосом. — Это… не знаю почему, но вы не спросили бы меня, если бы не… Странно как-то вышло, ведь правда? Каким-то образом это больше не 1913 год — вот что вы имели в виду? То, как выросли деревья…, этот аэроплан… — он остановился, уставясь на нее широко открытыми глазами.

— Вы обещали мне сказать…, пожалуйста, пожалуйста… Что это за место?

— Бедный мой мальчик, — пробормотала она.

— О, пожалуйста…

Из-за обивки стула, стоявшего перед нею, торчала "Таймс" с наполовину решенным кроссвордом. Неохотно она вытащила газету, сложила ее и протянула ему. Его рука дрожала, когда он брал ее.