Золотоглазые

Они собрались у входного люка Фалкона. Третий офицер извлек из своей сумки рукоятку. Он вставил ее в отверстие и начал вращать до тех пор, пока не удостоверился, что внутренняя дверь переходной камеры закрыта. Когда он довел рукоять до упора, и она перестала вращаться, он вставил ее в следующее отверстие. Это должно было привести в действие насосы, откачивающие воздух из переходной камеры — если, конечно, там был воздух и если до сих пор оставался ток для работы моторов. Капитан приложил микрофон к борту корабля и прислушался. Он уловил легкое жужжание.

— О’кей. Работают, — сказал он.

Он подождал, пока жужжание не прекратилось.

— Отлично, Открывай, — приказал он.

Третий офицер снова вставил рукоять и повернул ее. Главный люк открылся вовнутрь, образовав на сверкающей поверхности борта темный провал. Несколько секунд все трое мрачно всматривались в отверстие. Наконец, с угрюмым спокойствием капитан произнес:

— Ладно, пошли!

И они осторожно и медленно двинулись в темноту, прислушиваясь, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук.

Третий офицер прошептал:

Тихо, как в звездном небе,
Лишь только сон средь одиночества холмов…

Капитан перебил его:

— Как воздух, док?

Доктор взглянул на свой анализатор.

— Нормально, — сказал он несколько удивленно. — Давление на несколько унций ниже нормы, и только. Он принялся отстегивать свой шлем. Остальные последовали его примеру. Отвинтив крепления, капитан поморщился.

— Не нравится мне все это, — сказал он встревоженно. — Пошли, посмотрим, что там.

Он направился к комнате отдыха. Остальные осторожно последовали за ним.

Сцена была немыслимой и ошеломляющей. Хотя вращение Фалкона прекратилось, все незакрепленные предметы внутри него продолжали кружиться, пока не натыкались на какую-нибудь твердую преграду и, отскочив от нее, мчались в другом направлении. Получилась какая-то мешанина из всевозможных предметов, медленно плавающих и сбившихся в кучи.

— Как и следовало ожидать, здесь никого нет, — сказал капитан, — Док, как вы думаете…

Он замолчал, уловив странное выражение в глазах доктора, и проследил за его взглядом. Доктор уставился на плывущие обломки. Среди паривших книг, жестянок, игральных карт, ботинок и разного хлама его внимание привлекла какая-то кость. Она была обглодана и перерублена пополам.

— В чем дело, док? — окликнул капитан.

Доктор обернулся, взглянув на него невидящими глазами, и снова уставился на плавающую кость.

— Это, — сказал он с дрожью в голосе. — Это человеческое бедро.

Очень долгое время, пока они рассматривали чудовищные останки, на Фалконе царила полная тишина. И вдруг раздался звук… Звук был высоким, тонким, дрожащим и очень чистым человеческим голосом.

Трое недоверчиво посмотрели друг на друга, услышав:

"Спи-усни, дитя,
На вершине деревца.
Когда ветер налетит.
Закачает колыбель…"

Алиса сидела на краю койки, чуть покачиваясь и прижимая к себе ребенка. Он смеялся и тянул маленькую ручку, стараясь коснуться материнской щеки, а женщина пела:

"…ветка обломается,
колыбелька свалится
прямо вниз…"

Щелкнули двери, и песня оборвалась. Алиса безумно уставилась на вошедших. Ее лицо походило на маску, кожа обтягивала кости. Какое-то время оно ничего не выражало. Наконец, по нему пробежала тень понимания. Ее глаза загорелись, губы скривились в улыбке.

Она отвела руку от ребенка, и тот повис в воздухе, гукая и улыбаясь. Она запустила руку под подушку и вытянула оттуда пистолет.

Черный остов пистолета казался громадным в ее невероятно худенькой ручке, когда она направила его на людей, застывших в дверном проеме.

— Посмотри, детка, — сказала она. — Посмотри сюда… Это же еда. Наша любимая еда…

Контур сочувствия