Золотой день

– Попробовать хочешь? – насмешливо подмигнула девушка. – Не торопись, успеешь. Вот такие таблеточки, очень гуманные: лучше, чем с парома свалиться или еще куда. У нас их давно делают, производство налажено.

Она вытащила руку из кармана просторного плаща и показала Азизу маленький пузырек с белыми таблетками.

– Приятнее, чем вот это, как ты думаешь? – в другой руке у нее неожиданно оказался пистолет. Глаза успели привыкнуть к полумраку чердака, и пистолет этот Азиз видел очень отчетливо, как видел и то, что девушка легко и как-то привычно им поигрывает. Хотя держит явно умело и крепко, не отнимешь. Да и как это делается, как нужно отнимать пистолет?

Все это – игра, розыгрыш, это не может быть правдой, пронеслось в голове. Это дурной сон, я проснусь – и ничего не будет, что это: чердак, таблетки, пистолет, эта… убийца. Да, убийца! Надо же вызвать полицию – сказал кто-то правильный в голове Азиза. Она только что призналась в убийстве, значит, нужно…

– Что-то мне не нравится твое настроение, – заявила между тем Гюльтен.

Пистолет она держала спокойно и уверенно, словно это было что-то мирное и безобидное, вроде мобильного телефона или фонарика. И уже не поигрывала – направила на него. Все это Азиз отмечал отстраненно, ни на секунду не сомневаясь, что ему ничего не грозит, что это просто… ну да, шутка, игра или такая спецоперация, все это сейчас кончится и разъяснится.

– Я уже сказала, что от нас не уходят. А если уходят, то… сам понимаешь. Тебе бы не лезть, куда не следует! Занимался бы своими штучками и не вмешивался. Антенны твои, конечно, смех один, но и от них, и от журналистов польза есть. Так что Ходжа все это тоже одобряет: чтоб такие чистоплюи, как ты или журналистка эта, с нами сотрудничали. Но если вы думаете, что в любой момент можете соскочить, то в этом вы ошибаетесь. Ох, как ошибаетесь. Иди сюда.

Она сделала почти незаметное движение пистолетом, как будто указывая, куда идти, и Азиз близоруко прищурился. Чего она от него хочет? Сон никак не кончался, он не понимал половины того, что она сказала, путаница мыслей мешала сосредоточиться – а на улице гудел ветер, как-то особенно громко завывающий здесь, наверху, и больше всего хотелось оказаться дома, в своем кресле, и пусть сегодня он не посмотрит футбол, он будет ругать спутниковое телевидение, и ворчать на жену, и требовать себе то кофе, то чаю, и…

– Сюда, я сказала.

На этот раз ему удалось понять – куда.

Небольшая лесенка вела наверх, по-видимому, на крышу. В темноте не было видно, где она кончается, что там дальше – люк или дверь, и было непонятно, зачем туда идти.

– Зачем? – спросил Азиз. Ему вдруг ужасно захотелось курить, он полез в карман за сигаретами и вытащил попавшийся первым телефон.

– Вот и славно, давай-ка сюда, – Гюльтен протянула свободную руку за телефоном, и Азизу вдруг почему-то захотелось спросить, куда она дела таблетки, ведь только что она держала их в руке, а он и не заметил, как она их убрала.

– Зачем? – тупо повторил он, додумывая мешающие вникнуть в ситуацию мысли. – Телефон-то тебе зачем?

– Многовато вопросов. Давай телефон, и пошли, – она снова кивнула в сторону лесенки. Странно как кивнула, подумал Азиз, так что глаза, не отрываясь, смотрели на него. Он протянул было телефон, но тот вдруг зазвонил, и они оба вздрогнули. Или ему это только показалось, и вздрогнул он сам, а такие, как она, никогда не вздрагивают?

Ее свободная рука, оказавшаяся неожиданно сильной, сжала его запястье, но он успел нажать кнопку приема.

«Кемаль» – сказали загоревшиеся буквы.

– Эниште, ты где? – сказала спасительным голосом уже почти выпадающая из его руки трубка.

– Заткнись, – сквозь зубы промычало чудовище, которое он совсем недавно принимал за скромницу и умницу.

– Чердак, скорее, чердак! – наклонившись к оказавшемуся уже в руке Гюльтен телефону и сморщившись от боли, крикнул Азиз. Надо сказать, в каком доме этот проклятый чердак, пронеслось у него в голове, но Гюльтен размахнулась и швырнула его последний шанс в чердачное окно.

– Теперь быстро, – приказала она.

7

Айше не находила себе места.

Она не поняла, куда и почему так сорвался муж, и чувствовала себя неуютно. Во-первых, она не могла понять, беспокоиться за него или не стоит, и, конечно же, беспокоилась. Вроде бы не было ничего опасного в том, чтобы продолжать следить за сделавшимся вдруг таким подозрительным и непонятным Азизом, но ведь уже ночь, и такая погода, и почему он так заторопился?

Во-вторых, ее раздражало, что она ничего не поняла. Если Кемаль действовал так решительно, значит, он что-то понял? Но что? Он упомянул какой-то дом – не тот ли, где жили Семра и ее подруги? И почему он не вызвал никого из своих? Или он это сделает по дороге?

Как всегда, когда на душе у нее было нехорошо, она попыталась занять себя чем-нибудь простым и конструктивным. Скажем, вымыть посуду или разобраться в годами не убираемом ящике письменного стола. Первым делом заварила чай, решив не пользоваться растворимым пакетиком.