Золотой дикобраз

Но в Италии было не только это. Здесь процветали и грубость, и голый материализм. Все это было следствием пережитого шока, освобождением людей от былых иллюзий, осознавших лицемерие церковной власти. На это указали сами служители церкви, первыми осознавшие, понявшие необходимость реформ. Затянувшийся раскол и склоки вокруг Папского престола, мздоимство и торговля индульгенциями не могли не подорвать веру людей, и они начали читать пламенные проповеди и поэмы молодого монаха по имени Савонарола. Он писал их в своей келье монастыря Св. Доминика в Болонье, и с быстротой ветра они распространялись по стране. Но потеря веры всегда связана с потерей морали. И, не веря больше в славу небесную, люди обратили свои взоры к славе мирской.

Скульпторы отказались славить Бога и вместо этого начали прославлять человека. Многие художники сняли с мольбертов недописанных Мадонн с младенцами и занялись более чувственными нимфами и сластолюбивыми сатирами. Все больше и больше воздвигалось великолепных прекрасных соборов, но их нутро, их сердце становилось все более мирским.

Наши друзья считали пределом возможного гостеприимство, с каким их встречали в Савойе. Но это было ничто по сравнению с Миланом. Каждый их день здесь был расписан по минутам. Эти трое молодых французов были очень популярны, особенно среди молодых дам, большинство из которых, к счастью, говорили по-французски. А те, кто не умел, в спешке начинали учиться, чтобы иметь возможность пофлиртовать с симпатичным молодым герцогом Орлеанским, чья бабушка была Висконти.

Элеонора дель Терцо говорила по-французски с пикантным акцентом, что каждой ее фразе придавало особый возбуждающий аромат. Людовик находил ее весьма привлекательной, и несомненно, это чувство было взаимным, ибо она постоянно появлялась рядом с ним: на банкетах и балах, конных прогулках и пикниках в лесу; а однажды вечером в маленьком закрытом садике позади дворца Висконти она оказалась вдруг в его объятиях, с полузакрытыми глазами, и губы ее потянулись к его губам.

Она была очень хороша, а тут еще теплая лунная итальянская ночь. Анна была далеко во Франции, и этот легкий флирт никак не ранил ее. Он наклонился и поцеловал мягкие губы Элеоноры, надолго прижав ее к себе. И его окутало блаженство. А ее ответный поцелуй, ее маленький дерзкий язычок приглашали Людовика к чему-то большему, чем просто легкий флирт.

Людовика не удивило, если бы она была одной из придворных дам, искушенной, безразличной к своей репутации, но Элеонора была юна и не замужем. Это была девушка с безукоризненной репутацией, из хорошей семьи. Людовик вспомнил ее большую семью, ее огромных братьев, ее рослого основательного отца и отпустил ее. Но она не торопилась освобождаться от его объятий, напротив, часто дыша, глядя в глаза и улыбаясь, она прильнула к нему еще ближе.

— Я люблю тебя, — прошептала она по-итальянски, а затем повторила по-французски. На обоих языках она говорила одинаково знойно.

Это было гораздо больше, чем хотел бы Людовик, но, к облегчению своему, он услышал шаги. В этом милом садике решила найти приют еще одна пара. Элеонора поспешно убрала с его шеи свои обнаженные прохладные руки и зашептала на ухо, что она сегодня ночует в этом дворце, подробно рассказала ему, в какой она будет комнате, сказала, что сейчас направляется прямо туда и будет ждать его там. И прежде, чем Людовик успел что-либо ответить, она подхватила свои парчовые юбки и поспешила через сад ко дворцу. Людовик долго смотрел ей вслед, затем тоже поднялся и медленно через другой вход прошел во дворец.

Он знал, что пойдет к ней, бурлящая в нем кровь взывала к этому. Он с удовольствием думал о ней. Она была очень мила, ее мягкие каштановые волосы были разделены посередине, так сейчас в Италии было модно, а кожа ее такая нежная и матовая. Провести с ней ночь — это счастье, но что она имела в виду, когда сказала, что любит его. Ну, конечно же, это преувеличение, милое такое кокетство, чтобы романтизировать ситуацию. Ничего серьезного ему, разумеется, не было нужно. Он был уверен — с любой другой девушкой ничего бы и не было серьезного, но Элеонора, с ее тремя братьями, да еще такими огромными…

На площадке между двумя лестничными пролетами он лицом к лицу встретился с двумя из трех ее братьев и остановился как вкопанный, чувствуя за собой вину. Однако Джованни и Филиппо дель Терцо приветствовали его по всем правилам дворцового этикета. Они надеются увидеть его сегодня вечером, они также выражают надежду на его долгое пребывание в Милане, который, в известном смысле, является его домом. Однажды он послужил их семье, послужат они и ему. Во всех смыслах.

Людовик поблагодарил их, затем поблагодарил их снова, но они, похоже, не считали встречу законченной. Братья обменялись взглядами, затем Джованни, старший из них, спросил, не могли бы они продолжить разговор в таком месте, где бы им никто не помешал.