Золотой дикобраз

— Принцесса Жанна, ваша супруга, — тихо произнес Джованни, — очень хилая и болезненная. Это нам сообщили наши французские друзья. Поэтому никого не удивит (и никакой особой потери в этом тоже не будет), если она вдруг в одночасье заболеет и умрет. И даже если король потом и разберется в обстоятельствах ее смерти, вас обвинить в этом будет невозможно. Ведь вы так далеко, в Италии.

Филиппо продолжил:

— Тогда вы, принадлежа к семье Висконти и с нашей помощью… Да мы в течение месяца посадим вас на миланский трон.

— Герцог Миланский и Орлеанский, — восхищенно воскликнул Джованни, — ваша власть будет выше власти короля!

— А мы еще можем присоединить Савойю, — весело продолжил Филиппо.

— А возможно, и Францию, — добавил Джованни, и глазки его заблестели голодным блеском.

Людовик уже их не слушал. Все ясно. Ему предлагали свободу и огромную власть, но с одним условием, одним таким маленьким условием — для достижения всего этого надо переступить через мертвое тело беспомощной больной девочки.

Ну, нет, он сам освободит себя и без помощи яда! Людовик медленно поднял голову, избегая смотреть на их алчущие лица.

— Почтенные сеньоры, — сказал он жестко, — мне не по душе ваш план, и я прошу вас не развивать его больше. Это мне неприятно.

Они попробовали заикнуться, но он резко оборвал их:

— Давайте попытаемся забыть обо всем этом, как будто вы никогда ничего подобного не произносили и я ничего не слышал. Я освобожу себя сам, вполне законно. Я расскажу сейчас вам об этом, чтобы вы знали, как я тверд в своих намерениях. Я тайно обручен с другой женщиной во Франции, но наш брак будет узаконен только тогда, когда я аннулирую свой вынужденный союз с принцессой Жанной. Хотя я не считаю ее своей женой, но по-своему к ней привязан. Передайте своим друзьям во Франции, что, если с принцессой Жанной что-нибудь случится, я буду знать, кого винить в этом. Ответственность нести придется вам.

Несколько секунд не мигая он смотрел на них, а затем отвернулся к камину и застыл. Затылком своим он ощущал их ненависть и знал, что руки их сейчас тянутся к кинжалам.

Они обменялись друг с другом многозначительными взглядами и, видимо, решили, что разумнее сейчас его не трогать. А спустя минуту он услышал их тяжелые шаги, они выходили из комнаты.

Людовик облегченно вздохнул и развернулся. Дышать в комнате практически было нечем, все поры заполнила смесь густого аромата фиалок и острого кислого запаха вина. Он подошел к окну и распахнул его. В правом крыле дворца поблескивал огонек комнаты Элеоноры.

«Интересно, она в курсе замыслов своих братьев? Конечно, она все знает, — решил Людовик, — с чего бы это она вдруг воспылала ко мне такими чувствами».

Он повернул голову и увидел Макса. Тот стоял посередине комнаты и смотрел на него расширенными глазами, забыв снять сапоги и цепь с колокольчиками. Колокольчики слабо позвякивали.

— Так, — сказал Людовик жестко, — что ты стоишь здесь и звенишь, как придворный шут. Сними эти идиотские колокольчики! Видно, тебе очень хочется познакомиться с внутренним убранством каждой итальянской тюрьмы.

Макс быстро снял цепь, издав при этом невообразимый шум.

— Я извиняюсь, Ваше Высочество, мне так хотелось ее поносить. Я знал, что вам она нужна.

— Макс, ты позволяешь себе вольности, которые не может позволить ни один камердинер.

— Да, Ваше Сиятельство, — согласился Макс, — к одежде я очень неравнодушен. Я заслуживаю наказания.

— Я слышал за дверью позвякивание колокольчиков. Ты что, подслушивал?

— А разве не это вы имели в виду, Ваше Сиятельство? А вдруг бы что-нибудь случилось. Я должен обо всем знать.

— Забудь все, что слышал, — приказал Людовик.

Макс застыл в глубоком поклоне.

— И не смей больше надевать ни эту цепь, ни сапоги, — продолжил Людовик, — потому что я не хочу, чтобы завтра тебя посадили в тюрьму, ибо завтра мы отбываем в Венецию.

* * *

В Венеции они не задержались больше недели и двинулись дальше на запад. Снова миновали Падую и повернули на юг через Феррару и Болонью к Флоренции.

Дюнуа был несказанно рад, когда они покинули Венецию, и все покачивал головой, удивляясь, что нашлись такие дураки, взяли да и построили на воде город, а другие дураки согласились в нем жить.

— Что до меня, так я считаю, что если бы турки захватили ее (Венеция тогда воевала с турками), то получили бы как раз то, что заслуживают.

Людовик улыбался. Он нашел этот город очаровательным, странным и даже прекрасным. Конечно, ему нравится вода, а Дюнуа ее не любит. О вкусах, как говорится, не спорят.

— Вода всегда тебя предаст, — грустно констатировал Дюнуа, — не то что конь. На воду положиться нельзя.

Эжен своего мнения о Венеции высказать не мог, потому что остался в Милане. Очень многие молодые дамы проявили к нему интерес, а, в свою очередь, его интерес к посещению Рима растаял, как дым. Все равно ничего не выйдет, так зачем себя понапрасну расстраивать. Людовик может взять его прошение и передать Папе вместе со своим. А Эжен останется в Милане и присоединится к ним на обратном пути.