Золотой гроб

Игорь всех подивил белыми парусиновыми шортами и белой панамой в колониальном стиле. Если бы его сфотографировать под пальмой, он запросто бы мог сойти за австралийского фаната — миссионера домиклухомаклаевских времен. Правда, Игоря подводил поэтический рост — 154 сантиметров с кавбойскими каблуками. Из — за цыплячьих габаритов чужестранца, Аборигены ни за что бы, не поверили в его божественную миссию и наверняка бы съели миссионера. Но Игорь знал, что едет не в дикую Австралию, а на просвещенный Керженец, поэтому, был смел, невозмутим и лучисто улыбался.

Я попытался всех удивить входящим в моду легким костюмом х/б защитного цвета, недавно купленный мною по дешевке на Мытном рынке. Саня появился тоже в маскировочных брюках, чем несколько омрачил мою недолгую светлую радость.

Отправляющиеся электрички гудели так, что отдельные пассажиры от неожиданности приседали. Мальчик тащил своего небритого папу к ближайшему киоску и пищал: пап, пап, хочу ирисок, хочу ирисок. Папа в задумчивости остановился у киоска.

— Ирисок говоришь? А кариес? Ириски тебя оставят без зубов к двадцати годам. Надо взять чего — то другого? Малыш понимающе смотрел на отца. После этого папа выгреб из карманов всю мелочь, пересчитал, занял у сына пятьдесят копеек и купил бутылку 'Жигулевского'.

Подали электричку. Народ рванул к дверям, как наши деды на штурм крепости Измаил. Старушки из толпы голосили, призывая бугаев к совести, но бугаи могли и сами позавидовать сноровистости старушек, Игорю чуть не сбили миссионерскую панаму, но, к отправлению поезда в вагоны кое — как убрались все.

Проныра Михаил прорвался в вагон в числе первых и, раскинув руки, занял для нас целое купе. Но затем уступил одно место девушке в джинсах и с потрясным бюстом. Совершая свой джентльменский поступок, опрометчивый Михаил смотрел только на бюст. Когда девушка повернулась, чтобы сказать спасибо, Михаил сделал равнодушное лицо, давая этим понять, что ему, как воспитанному человеку, все одинаковы и красавицы и не очень. Его джентльменство нас погубило: девушка прихватила еще свою мамашу с теткой и тремя малышами.

Мы через головы добрых дачников, прорывались к купе.

— Яйца те, яйца те не раздавите! — орала тучная тётенция, закрывая телом полиэтиленовый мешок с яйцами. Те мужчины, которые мешка не видели, одобрительно гудели: — правильно, мамаш. Тут не только яиц — всего на свете лишиться можно.

Мишка с виноватым видом сидел, стиснутый со всех сторон дородными тетками, а на противоположной лавке вокруг бюстовой девушки резвились три пацаненка. Там же, на край лавки половинкой задницы, подсел какой — то мужичок Мужичек, чувствуя, что занял чье — то место, с отсутствующим видом смотрел в окно.

Лодки и рюкзаки с торчащими удочками мы через головы передали Михаилу и он распихал их под сидения и на полки. Наш петух изредка орал из рюкзака на полке под потолком и таращился на окружающих, а окружающие, с удивлением, на него.

Сане сказочно повезло. Столпотворение в проходе стиснуло его грудь в грудь с очаровательной девушкой в соломенной шляпке и с дивными, нежными щеками, похожими на спелый абрикос. Когда вагон дергался, вилял на стрелках, или резко останавливался, Саня, наваливаясь на всякие приятные округлости девушки, делал трагическое лицо мол, де, извините, такова се ля ви. Девушка, на каждый толчок отвечала загадочной улыбкой. Но, когда ее попутчик уже и без повода стал наваливаться слишком плотно и часто, отталкивала его бесподобной грудью. Ее грудь, возвышавшаяся на скульптурном теле, вызывающе выпирала из — под футболки, и не было сомнений, что, например, любвеобильный Игорь за каждое прикосновение к такому вулкану любви с легкостью отдал бы правую руку. Это могло объясниться еще и тем обстоятельством, что Игорь был левша, а на правой руке у него из — за разных жизненных перипетий не доставало мизинца. Саньке же все эти удовольствия доставались бесплатно. Я стоял, сдавленный разноликими дачниками в метре, и с опаской предполагал, что если народу не поубавится, а поезд не перестанет дергаться, то Александр через пять минут этого интим — контакта непременно кончит недоразумением.

Ближе к цели нашего путешествия дачники стали толпами выходить на остановках, в вагоне становилось просторнее. Наш Саня загрустил. Его славная попутчица, откровенно улыбнувшись на прощание, также вышла из толчеи и скрылась в людском водовороте перрона.

Наконец, миновав славный город Семенов, где из окна вагона была видна пятиметровая деревянная ложка, стоящая торчком перед въездом в город, электричка перепрыгнула мост через Керженец и слева за окнами засинела вода большого круглого озера. На полустанке 'Озеро' мы сошли.

— Мамаш, — обратился Мишка к старушке сельского вида, которой он помогал сойти с высокой ступеньки поезда — а как называется это озеро?

— Это озеро называется Озеро, милай — ответила мамаша, встав на дощатый перрон..

— Что так и называется? — удивленно переспросил Михаил.

— Как себя помню, — сказала старушенция, и поспешила в другой конец перрона, где ее встречали родственники.