Золотой камертон Чайковского

– Ах, вот оно что. Ну, тогда представляю, – невесело усмехнулась Елизавета Модестовна. – Анна Ивановна большая любительница посплетничать, и о себе, и о других. Небось не преминула вам рассказать, что дядя Сема был великим пианистом и ее сын такой же гений?

– Да, а еще рассказывала, что вы с ним едва не поженились, – с улыбкой ответил Максим. Теперь, когда стало ясно, что камертон у него отбирать не собираются, он заметно повеселел.

– Ну, это вряд ли. Хотя Жора за мной ухаживал когда-то, но, думаю, скорее по совету маменьки, чем по зову сердца. Жорка всегда был каким-то вялым нюней и никогда мне особенно не нравился, но мне тогда было восемнадцать, я едва перешла на второй курс института, он был старше меня, уже заканчивал консерваторию, мне такое внимание льстило, к тому же он дарил цветы, приглашал на концерты, а потом умер Анатолий Михайлович, и мне стало не до Жоры, а вскоре я встретила своего будущего мужа, так что планам Анны Ивановны не суждено было воплотиться в жизнь.

– А что, ее сын действительно такой известный музыкант?

– Да нет. Играет в каком-то оркестре, но звезд с неба не хватает, а, впрочем, я не специалист. После смерти отчима мы как-то отдалились от музыкальной среды.

– А все-таки, кто же его убил?

– Не имею ни малейшего понятия. Вообще допускаю, что никто его не убивал, он действительно отравился на производстве, а мама себя попусту извела. Я очень ее люблю, но она была слабым человеком, когда случалось несчастье, она просто замыкалась в себе, опускала руки, впадала в безразличную апатию. Так было после смерти отца мы с Ильей еще были совсем маленькие, нам было страшно, больно, нам нужна была поддержка, материнская любовь, утешение, а она просто сидела в отцовском кабинете безучастная ко всему, не обращая ни на кого внимания. Если бы не Луша, не знаю, как бы мы с Ильей справились. Она жалела нас, ободряла, заботилась о нас, утешала, а мама… Впрочем, о покойниках либо хорошо, либо ничего. Так же она повела себя после смерти отчима, – с горечью незабытой обиды говорила Елизавета Модестовна. – В общем, я думаю, вы зря теряете время, никакой тайны в смерти отчима нет, это был несчастный случай.

Максим в такую возможность не поверил, а потому взял у Елизаветы Модестовны телефон Луши, Лукерьи Демьяновны.

Максим отчего-то представлял домработницу Щеголевых этакой мягкой, уютной, округлой, с добрыми морщинками на щеках, но дверь ему открыла высокая, крепкая старуха, с резкими чертами лица и светлыми ясными глазами.

– Да можете не представляться, – махнула на него рукой Лукерья Демьяновна. – Лиза уже звонила, предупредила обо всем. Что ж, пойдемте в комнату.

Лукерья Демьяновна повела его по темному длинному коридору в свою комнату. В квартире стоял въевшийся в стены запах кипятившегося белья, щей, табака и еще чего-то, может, детских пеленок? Запах детства. До семи лет Максим жил в большой коммунальной квартире, в которой витал точно такой же запах, так же висели под потолком тазы и велосипеды, так же скрипел под ногами старый паркет.

– Проходите. Садитесь, – сухо пригласила Лукерья Демьяновна.

Комната была большой, хорошо обставленной, но все равно неуютной. Почему, Максим понять не смог.

– Значит, Лариса писала письма, и вы их нашли, – проговорила она, тяжело опускаясь на стул. – Зря вы Лизе все рассказали, лучше бы сразу ко мне пришли, – попеняла она Максиму, – дело, конечно, давнее, но такие известия кого хочешь расстроят. Отчим убил отца, мать всю жизнь жила с убийцей, а у Лизы с Ларисой под конец отношения и так были сложные.

– Извините. Я не знал вашего телефона, а у меня невеста в больнице, – попробовал оправдаться Максим.

– Да, Лиза говорила. Только не там вы ищете, – вздохнула она. – Модеста убил Анатолий, а вот самого Анатолия Бог покарал. Что вы так смотрите? Так и было. Лариса этого сделать не могла. И не потому, что я ее отговаривала. Она всегда была тряпкой, куда ей такое сделать, только слезы лить да на судьбу жаловаться. А я, когда всю правду узнала, едва удержалась, чтобы своими руками эту сволочь не задушить, – подняла большие мозолистые руки Лукерья Демьяновна. – Да мне что его, что крысу раздавить, все было едино, потому не человек он, а гнида. Друга убить! На его жене жениться, с его детьми в одной квартире жить! Это кем надо быть? Может, и убила бы, да не успела, сам преставился, слава тебе, господи, грех на душу брать не пришлось, – с вызовом проговорила Лукерья Демьяновна.

– Я понимаю, – кивнул Максим. – Но все-таки, может, это сделал кто-то другой?

– На Лизу с Ильей намекаете? – сурово спросила Лукерья Демьяновна. – Зря. Если бы они что и сотворили, я бы знала. А только не такие они. Илья бы скорее все отчиму в лицо высказал, потребовал бы, чтобы тот сам в милицию пошел, ну а про Лизу и говорить нечего. Она бы скорее из дома ушла, к тетке или хоть ко мне. Жить бы с ним в одном доме не стала, а убить – никогда, – решительно проговорила Лукерья Демьяновна, в упор глядя на Максима.

– Ясно, – только и смог выдавить он в ответ.