Золотой камертон Чайковского

– Да я знаю, соседи мне рассказали.

– Ах вот оно что? – слегка улыбнулась Елизавета Модестовна. – Значит, ко мне вы приехали уже подготовленным?

– Да, – повинился Максим.

– И что же вам рассказали соседи? Катя, иди доделывай уроки, – спохватившись, распорядилась Елизавета Модестовна.

Максим тактично дождался, пока девочка неохотно покинет кухню, и ответил:

– Мне рассказали о смерти вашего отца, затем отчима.

– И вы тут же связали эти смерти с вторжением в дом? – приподняв бровь, неодобрительно спросила Елизавета Модестовна.

– Были такие мысли.

– Во-первых, мой отец умер в своей городской квартире, вот в этой самой, еще в пятьдесят седьмом году, и его не ударили по голове, его отравили.

– Я знаю, – встрял Максим.

– Далее, мой отчим отравился ядовитым веществом, когда выступал с шефским концертом на каком-то предприятии, – сухо и твердо проговорила Елизавета Модестовна.

Терять Максиму было нечего, ему надо было выяснить правду, и он пошел ва-банк, осознанно рискуя вывести хозяйку дома из себя и быть изгнанным из квартиры.

– Ваша мать так не считала.

– Что?

– Я нашел на чердаке дачи письма вашей матери, так вот, она не считала гибель вашего отчима несчастным случаем, – и Максим достал из кармана пиджака пачку писем в простых белых конвертах.

– Что это такое? Где вы их… Ах, да, – доставая из конвертов исписанные страницы, бормотала Елизавета Модестовна. Она торопливо пробежала глазами первые несколько писем.

– Господи! Он убил отца! – Руки Елизаветы Модестовны задрожали. – Я ничего не знала, мама не говорила… Боже мой! Теперь я понимаю, почему она переменилась. А мы-то с Ильей думали… После смерти отчима она, как бы это помягче выразиться… Слегка помешалась, все время что-то бормотала, запиралась одна в отцовском кабинете, не выходила оттуда сутками, от нас шарахалась. Мы понять ничего не могли. Хорошо, что Луша снова к нам переехала, а то бы мы с Ильей не справились.

– После смерти Гудковского Луша переехала к вам? – озабоченно спросил Максим, у которого в голове начала вырисовываться картинка.

– Ну да. И мы были ей очень благодарны. Луша для нас с Ильей была как бабушка или родная тетя. Мы тетю Люду меньше любили и знали, Луша – это родной нам человек. Она мне и с Катей помогала, когда та была маленькой. Конечно, она сейчас очень сдала, возраст, – торопливо и нервно объясняла Елизавета Модестовна, продолжая перебирать письма. – Невероятно, мама подозревала нас с братом! Мы даже ничего не знали… Какое счастье, что она нам ничего не рассказала, не знаю, как бы я смогла пережить тогда такое известие. Ужас. Но я все равно не понимаю, почему вы вдруг решили, что несчастье с вашей невестой имеет какое-то отношение к нашей семье?

Максим ждал этого вопроса и все еще сомневался, как лучше ему ответить. Но молчать про камертон было глупо, тогда уж не стоило и вовсе разговор заводить.

– Я думаю, все дело в камертоне, – ответил он осторожно. – Все несчастья в вашей семье случились из-за этой вещи. И насколько я понимаю, после смерти вашего отчима о камертоне никто больше не слышал?

– Да, действительно. Мы с Ильей не занимались музыкой. Нам он был не нужен, после смерти отчима мама, очевидно, его куда-то убрала, и больше мы его не видели, – согласно кивнула Елизавета Модестовна. – Но с чего бы кому-то спустя столько лет вспомнить о камертоне и, более того, начать его поиски, да еще и на даче, где теперь живут чужие люди?

– Вероятно, потому, что я, переехав в этот дом, внезапно принялся сочинять музыку, и говорят, очень талантливую, хотя до того никаких способностей не проявлял, да и музыкой не интересовался, а работал научным сотрудником в закрытом НИИ, я физик по специальности.

– Из этого следует, что вы нашли камертон и он действительно волшебный? – скептически глядя на гостя, спросила Елизавета Модестовна.

Максим тяжело вздохнул, деваться было некуда.

– Елизавета Модестовна, я честный человек, никогда никого не обманывал и не брал чужого, но предупреждаю сразу, камертон я вам не верну. Извините. Я просто не могу без него существовать. Он стал частью меня, я сам не пойму, в чем тут дело, но расстаться с ним не смогу. Я готов заплатить вам за него любые деньги, но расстаться с ним не смогу и никогда в присутствии посторонних не признаюсь, что владею им, – решительно проговорил Максим.

– Ничего себе! – неловко усмехнулась Елизавета Модестовна. – Вот это уже начинает пугать. Может, на этой вещи какое-то проклятие лежит, что все из-за нее с ума сходят? Дикость какая-то.

Они помолчали.

– Знаете, я не хочу забирать у вас камертон, и денег мне не надо. Со дня смерти отчима мы живем тихой, спокойной жизнью, тьфу, тьфу, тьфу. Без драм и трагедий, и я хочу, чтобы так и продолжалось. Оставьте его себе, если не боитесь, – разрешила Елизавета Модестовна. – Ну а что касается ваших неприятностей, думаю, что вы лучше понимаете, что происходит, чем я. И, кстати, кто именно из соседей посвятил вас в подробности нашей семейной жизни?

– Ну, я подружился с Павлом Ивановичем, вашим бывшим соседом, он со мной музыкой занимается, но все подробности мне сообщили Альты.