— Нам нужна ваша помощь, — повторил Вадим, сгибаясь под тяжестью Никандрыча.
Хозяин повернулся и отстранил с прохода жену. Подросток мышью шмыгнул во двор.
— Идемте в избу.
Из-под ног разноцветными брызгами сыпанули куры, басовито и хрипло, высунувшись из конуры, забрехал лохматый пес.
Хозяин поднялся на крыльцо под навес, зашел в сени.
Замок на входной двери начисто отсутствовал, и его заменяла деревянная щеколда. В темные сени свет проникал через крошечное оконце.
Пол в избе был земляным, но чисто выметенным. Напротив дверей, в красном углу, висела икона, и хозяин привычно перекрестился на нее.
Протасову показалось странным, что он касался лба двумя пальцами. Не православный он, что ли?
Сам-то он последний раз осенял себя крестным знамением лет десять назад. Точно, в соборе во время венчания! И, как остальные, складывал в щепоть три пальца…
Обстановка богатством не отличалась. Слева, у стены, стояла русская печь, занавешенная сверху, на полатях. Выскобленный до желтизны дощатый стол возле окна, лавки у стен. Широкая хозяйская кровать в соседней маленькой комнате скрыта от посторонних глаз занавеской, огарок свечи в плошке на подоконнике.
— Варвара… — выразительно посмотрел на жену хозяин, и та, поняв с полуслова, вышла в сени.
Вернулась с охапкой старых шуб, свалила ворох к печи и стала расстилать.
— Мотька, за дровами, — приказал отец.
Мальчишка вьюном выскочил за дверь.
Когда хозяйка расстелила на полу тряпье, Протасов осторожно опустил Ольгу. Варвара накрыла ее шубой, и в ознобе она с головой закуталась в пушистый мех.
— Агафью бы позвать, а, Никодим? Огнем горит…
— Успеется, — весомо ответил бородач. — Сначала к старшине.
— Я бы хотел прояснить ситуацию, — начал Иван, но смолк…
— Не мне. Ему расскажете как есть.
Подойдя к двери, снял с крючка меховой малахай и натянул на голову.
Не прошло и получаса, как они переступили порог в доме Никодима, а поселок уже гудел, как встревоженный пчелиный улей, и весть о чужаках мгновенно облетела дворы. И стар, и млад, побросав работу, собрались к дому старшины, стоявшего по соседству с церковью.
Еще издали, следуя за Никодимом, — позади с криками бежала ватага ребятишек, — Протасов обратил внимание на людское столпотворение и чувствовал, впрочем как и остальные, себя неуютно под обстрелом любопытствующих глаз, невольно оказавшись в центре внимания.
Дорогу им заступил плюгавый мужичонка с куцей козлиной бородкой, в меховой шапке и коротком пальтишке, которое Протасов сразу окрестил зипуном. Он был далеко не молод, лицо напоминало высосанный сморщенный помидор, а водянистые глазки бегло ощупывали незнакомцев.
— Хто оне, Никодим? Хде пымал?.. Можа, похибель нашу ведешь?
Никодим не удостоил его ответом, зато посмотрел так, что мужичок поспешно отошел в сторону, но не утерпел и прокричал вслед:
— Смотри, как бы худа не вышло!
Толпа перед ними расступилась, позволив Никодиму пройти к воротам. Толкнув рукой створку, он зашел во двор.
Старшина жил в старом доме, бревна которого уже почернели, а крыша пестрела заплатами — еще светлыми, набитыми, взамен сгнивших, досками.
Он и сам был под стать жилищу — ветхий, сгорбленный старик, опирающийся немощной рукой на посох и тем напоминающий былинного Перуна.
Никодим торопливо снял шапку, помял в руках.
— Вот, старец Петр… привел. Странники, грят, помощи спрашивают.
Старик внимательно рассматривал их; глаза из-под редких белых бровей смотрели выжидательно.
— Странники?.. С черной али чистой душой явилися?
— У нас нет дурных помыслов, — ответил за всех Иван. — Мы сами попали в беду и долго бродили в тайге… без еды и оружия.
Люди у ворот оживленно зашумели, старец поднял посох, и говор немедленно стих.
— Что стало потом?
— Потом… Как вам лучше объяснить?.. Нарвались на лихих людей. Они убили наших друзей, а мы успели спастись. С нами больные…
— Баба и старик, — подтвердил его слова Никодим.
— Старик, — покачал головой Вадим. — Да ему пятидесяти нет. А что так выглядит, не его вина. Любой, коли его подержать на голодном пайке да на работах с утра до ночи, с ночевками в яме, сдаст…
— Хорошо, — подумав, проговорил старец. — Пойдем со мной, неладно людей на пороге держать.
И, развернувшись, поднялся в дом.
В дверях старец перекрестился на икону и сел на стул с высокой резной спинкой.
Замявшись, Протасов вслед за Вадимом, дабы не выглядеть в глазах местных безбожниками, тоже спешно сотворили крест… чем вызвали общий недовольный гул.
Старец напрягся, сверкнул глазами:
— Не марайте окаянным знамением избу!
Иван, поднесший щепоть ко лбу, одернул руку.
— Не надо, — попросил, смягчившись, старец и показал на лавку у стены. — Садитесь.
Они скованно сели, и в комнату стал набиваться народ. В дверях мужики порывисто сдергивали шапки, женщины отделялись от них.