Золотой ключик для Насти

      После брачной ночи девкин позор открылся. Молодой муж выпорол её до полусмерти, опосля запил. А мужева родня погрузила её в телегу и обратно отправила. Только дома ещё хуже сделалось — всё село над брошенкой потешалось, а матушка каждый день скалкой охаживала. Не выдержала молодая, померла. Перед смертью снова магов подарочек надела, а он опять не явился.

      Кольцо с её руки, как ни пытались, так снять и не смогли. Говорят, даже палец резали, а он того… этого… не отрезался короче. Вот такая история.

      — Э… А горы эти причём? — удивилась я.

      — Так девка магова ожила, из могилы выбралась и сюда ушла. Говорят, до сих пор по пещерам бродит и за обиду свою мстит: мужиков сама сжирает, а на девок и баб змей науськивает.

      — Враки, — пробубнил Креатин. — Не может простая упыриха змеями управлять.

      Я поперхнулась воздухом — хороший аргумент, главное логичный. А юнец насупился, начал всерьёз критиковать Косареву байку:

      — Вот сам посуди! Упырихи змеями управлять не умеют — это раз. В Ремвиде магов отродясь не водилось — это два. Да и с чего люди взяли, что упыриха в горы подалась? Они всегда близ погоста селятся!

      — Так маг тот из Горанга забрёл, — без тени улыбки парировал Косарь. — И змей упыриха науськивает — так люди говорят, а люди врать не станут. А что до гор… так ведь баба! У них ветер в голове! Решила, что не хочет на погосте жить, вот и пошла в горы.

      — Глупости! — выпалил Креатин. — Ни один маг не станет с женщиной водиться! Во-первых, это запрещено. Во-вторых, во-вторых… Совет Магов его за такое четвертует!

      — Четвертует — не четвертует, а девку маг обесчестил! Иначе почему её столичный муж выпорол и выгнал? От доброты душевной?

      — Мужичьё… — пробормотал Креатин, закатывая глаза.

      Я отползла подальше. И, на всякий случай, сделала вид, что я не с ними.

      В тысячный раз пощупала палец — кольца как небывало, но внутреннее чувство подсказывало — оно на месте. Чёрт, во что же я всё-таки вляпалась?

      К моменту, когда разговор перешел с упыриц на женщин вообще, я благоразумно лежала на тюфяке и притворялась спящей. Участвовать в таких спорах — глупо, а вот подслушивать — одно удовольствие.

      — Все бабы — зло! — выдал заученную фразу Креатин. Правда голос прозвучал беззлобно, так что в женоненавистничестве юношу подозревать рано.

      — Не все… — хитро протянул Косарь.

      Юный собеседник заговорчески понизил голос, но я всё-таки расслышала:

      — Ты об этой?

      В том, что за вопросом последовал кивок в мою сторону, сомнений не было. Я нарочно поёрзала, всхрапнула для убедительности, и устроилась так, чтобы в случае чего, приоткрыв глаз, увидеть всю картину посиделок.

      — Она лучшая, — со вздохом ответил Косарь. — Самая-самая.

      — Ну конечно…

      — Нет, ты не понимаешь, Креатин. Она ведь не просто девчонка, она… она…

      Ага… похоже о моём иномирном происхождении Креатин не знает. Даже сейчас Косарь так и не решился просветить приятеля. Это хорошо: мозг хоть и отравлен флюидами, а электрические импульсы гоняет исправно.

      — Она… обычная! — завершил фразу Креатин. — Просто ты к ней неровно дышишь.

      На физиономии юноши появилась улыбка с какой в детском саду кричат дразнилки про «тили-тили-тесто». Я не удержалась от смешка, с трудом замаскировала его под кашель. Кажется, поверили.

      — Неровно, — честно признался Косарь. — С первой встречи, с первой секунды.

      — Ого! Ну и зря.

      — Почему? — возмутился парень.

      — Да потому что с первого взгляда только деревенские увальни влюбляются!

      Косарь заметно смутился, сжал зубы, но промолчал. А польщённый такой реакцией Креатин, продолжил излагать:

      — Прежде чем влюбляться, нужно… хотя бы поцеловать, и не абы как, а как следует, с языком. Ну или хотя бы голой увидеть.

      После этого «откровения» даже я покраснела. Косарь же, поспешил реабилитироваться:

      — А я видел. И даже трогал.

      Глазки Креатина стали круглыми и очень большими, рот изумлённо приоткрылся.

      — А что, — продолжал Косарь. — Я её сразу голую и встретил… Поймал. Облобызал.

      — Врёшь… — настороженно протянул юнец.

      — Неа. Выхожу я однажды к… к морю. И тут она. Голая. Испугалась меня, оступилась и чуть не упала. Я её подхватил, к себе прижал, ну и… облобызал, конечно.

      — С языком?

      — С языком, — важно протянул вешенский врун и заулыбался так, что будь у меня в руках кирпич…

      — А она?

      Косарь поднял мечтательный взгляд к потолку и шумно вздохнул. Изумлённый юноша вытянул шею, уставился на Косаря с жадностью и надеждой.

      — Она девушка скромная. Пощёчину засветила и домой удрала. Но на свиданье всё-таки согласилась. Мы в ту ночь по лесу гуляли. До деревни и обратно. Четыре раза.

      Да ты меня на уколы в дом старостихи водил, врун!

      — С той поры ни на шаг от меня не отходит.

      — А замуж просится?

      — Ну так, — Косарь неопределённо пожал плечами. — Намекает иногда.

      — А ты?

      — Я? Думаю ещё.

      Вот значит как запел, голубчик. Думает он! Теорему Ферма решает. Ладно-ладно, я тебе припомню!

      — Правильно, — заключил Креатин, всем своим видом выражая крайнюю степень солидарности. — С ними только так и нужно. Пусть помучается.

      — Не… ну мучить её не хочу. Просто для воспитания.

      — Своевольничает? — с понимаем спросил юноша.