Золотой ключик инфосторителлинга

Мужики на предприятии, где я тогда работал корреспондентом многотиражки, уже знали, куда я перехожу, уважительно кивали и говорили:

— Ну, ты давай, не подведи. Помни, за тобой завод!

И вот теперь как будто лампочка погасла — не пишется.

Требовался внятный рассказ о том, как в жизни оплачивается труд рабочих. Это был мой экзаменационный материал для окончательного закрепления в штате очень известного экономического журнала.

В редакции журнала мне выдали диктофон. В то время диктофоны были в диковинку. Пальчиковых батареек не было вовсе.

Так вот, диктофон у меня был «Вега». Работал он плохо. Надо было его подкладывать прямо к носу собеседника, чтобы что-нибудь записать. Причем батарейки были старые.

Сейчас смешно об этом вспоминать, а тогда было не до шуток.

Например, один из заводских руководителей много чего мне поведал сокровенного, но запись не получилась.

Прихожу домой, включаю свою машинку, а оттуда только шипение. Представляете мой стресс? Очерк-то уже пора сдавать.

В общем, прошел всю производственную лестницу. От высших управленцев до рабочих. Побеседовал с каждым, собрал немало любопытных фактов.

Расшифровал.

Сел писать и забуксовал. По отдельности каждый текст очень показателен, спору нет. Хоть сейчас ставь в номер в виде интервью, авторских статей, писем. А вместе они не связываются. Очерк не получается. Чего-то не хватает.

Пригласил меня к себе Юрий Петрович, заместитель главного редактора того самого журнала, и спрашивает:

— Как у тебя дела с очерком? Ты бы мне показал.

— А я еще не написал.

— Показывай то, что есть.

— У меня черновики.

— Показывай черновики.

Я привез ему то, что у меня было, вместе с расшифровками. Он читал, по-моему, день, а потом позвонил и говорит: «Приезжай после работы, поговорим».

Я приехал. Запомнил, что у него над креслом висел большой плакат: «СПОКОЙНО!». Видно, обстановка в редакции была нервозная.

Юрий Петрович постоянно вскакивал со своего места, подбегал к шкафу, выхватывал откуда-то сверху орешек, расщелкивал и опять усаживался за стол в свое кресло. Был он маленький и хромал.

— Миша, — говорит, — мне твой очерк не понравился.

— Почему? — спрашиваю.

— А ты стесняешься.

— Да нет, Юрий Петрович, — говорю, — я не стесняюсь. Да и чего мне стесняться? Я семь лет проработал в заводской газете. Все прошел.

— Не спорь со мной, — говорит Юрий Петрович, — ты стесняешься, и это так же верно, как ношение бороды есть признак шизоидности у мужчины.

И он машинально погладил свою бороду, а я — свою. Я тогда носил бороду.

— Почему все-таки вы решили, что я стесняюсь?

— А ты пишешь от третьего лица, от какого-то журналиста, а это плохо; это первый признак, что автор стесняется. Надо вести рассказ от себя, своего «я».

— Это я знаю, — говорю, — не первый раз замужем, но у меня материал не складывается.

— У тебя интересные факты, — говорит Юрий Петрович, — ты же производство хорошо знаешь, на заводе свой человек. Придумай «кирпичик».

— Какой еще «кирпичик»?

— Допустим, ты заходишь в курилку и случайно слышишь, как спорят два человека — толстый и тонкий. И спорят они о какой-то заготовке, которую срочно надо сдавать. И ты проявляешь к этому интерес и начинаешь разбираться в сути их спора. И пошло-поехало. Заготовка и есть тот самый «кирпичик», на котором ты построишь весь свой очерк. Ну, ты понимаешь?

В моем мозгу как будто искра проскочила. Действительно. Вот оно! Как все просто! Спор и расследование сути спора!

Я поехал домой и стал писать. Появились характеры, интриги, конфликты. Текст из разрозненных кусков преображался на глазах, превращался в стройную систему; каждая реплика, каждая цифра теперь била в одну точку.

Причиной всех столкновений и раздоров стало приспособление, которое придумал Василий Иванович Вавилин, станочник-универсал, рабочий с огромным стажем, умница, душевный человек, настоящий Кулибин.

Производительность труда от применения его нововведения возрастала в 10 раз. Однако ничего, кроме огорчений, изобретателю его придумка не принесла.

Зарплата у Василия Ивановича осталась прежней, вдобавок испортились отношения в бригаде.

Он разругался с начальником цеха.

На него начали наезжать технологи и специалисты Отдела труда и зарплаты.

Вот так простая железяка ожила и обрела достаточно склочный характер, рассорив и разделив на части большой коллектив.

Несколько дней спустя очерк под названием «Айсберг имени сверловщика Вавилина» был переписан, сдан ответственному секретарю и получил очень хорошую оценку и в редакции, и у читателей.

В ответ на публикацию пришло много писем — как хвалебных, так и ругательных.

До сих пор в моем домашнем архиве хранится гневное письмо руководителя одного отраслевого НИИ о том, что подобные статьи подрывают экономические устои Советской страны.

Для меня же гораздо большее значение имели не оценки, а то, что благодаря этому очерку я вдруг обнаружил, какая сила скрыта в «кирпичиках» произведения.

И теперь, когда молодые коллеги говорят, что у них ничего не получается, могу посоветовать только одно:

— Ребята, ищите «кирпичики»!