Золотой конвой. Дилогия

Азанчеев махнул рукой, и пистолетик кувырком улетел в снег.

— Бери… Мне, теперь… вроде, ни к чему…

— Почему сразу не стрелял? — подойдя, тихо спросил краском.

— А ты почему… своему солдату… стрелять… не дал? — В Свою очередь спросил Азанчеев.

— Неловко было. Вроде как, у нас поединок.

— А я… сперва не успел… вынуть… А потом как ты с саблей встал, тоже… неловко… На свое мастерство… понадеялся…

Резнов помолчал.

— Подарок, возьми… — Выдохнул Азанчеев, мотнув головой на пистолет. — Не оставляй… Не хочу, замерзать… А самоубийство… грех.

— Хорошо, — кивнул Резнов. — Папаху твою возьму. А то моя, черт знает куда закатилась.

— Кокарду только… оставь… Моего полка…

Краском Резнов кивнул, подошел, вытер со своей сабли кровь, о штаны Азанчеева. Выудил из сугроба жилеточный пистолетик. Разобрался, как он снимается с предохранителя, сунул в карман. Затем снял с Азанчеева папаху, и немного повозившись, скрутил с неё «адамову» голову. Знак он вложил Азанчееву в руку. Азанчеев не чувствовал холода непокрытой головой, и почти не чувствовал знак в руке. Он судорожно сцепил бесчувственную кисть, чтоб не потерять святыню. Резнов достал крохотный пистолет, щелкнул предохранителем.

— Готов? — Спросил Резнов.

Азанчеев кивнул. Все темнело, Резнов плыл и растворялся. Перед глазами Азанчеева встал полковой сбор. Не те, — набитые в чуждую им форму «скороспелы», жалкие подделки под оригинал. А кадровый состав, почти весь оставшийся на полях Великой Войны. Все были живы. Светило солнце, сияла парадная одежда, и оружие. Ветер развивал стяг. Полковой хор тянул: «кто не знал, не слыхал, про гусар бессмертных?..». Громыхнул вдалеке невесть откуда гром. Ветер взметнул полковое знамя, и оно бережно укрыло Азанчеева.

Будто мать-птица крылом.

* * *

Лежали цепью. После того как головной дозор упредил стрельбой, и не вернулся Гиммер распорядился свернуть в лес. Лошади трудно шли, пробираясь по снегу и старому ветровалу. Когда начало темнеть, конвою дали пройти вперед, и начали обустраивать ночевку, оставив позади заставу, Гиммер, Гущин, и Эфрон, Медлявский, Гарткевич, и взвод солдат-поводырей, легли в лесу. Если противник пошел по следу конвоя, он должен был выйти сюда. Темнело, лежать без движения было стыло, опытные солдаты растирались, ерзая в снегу. Погони не было.

— Черт бы драл эти шакельтоновские сапоги, — бурчал Гущин, осатанело покусывая ус. — Стынут ноги.

— Я вам говорил, что валенки лучше, — отвечал Эфрон, поудобнее укладывая на импровизированный снежный бруствер свой пистолет-карабин. — Все вас тянет на иностранное.

— Да ведь как хвалили… Говорили, создатель специально сделал их для полярных исследований…

— Это потому что он валенок не знал. Вот и приходилось ему вилкой суп хлебать, изобретать квадратное колесо… Не лежите просто так, шевелите пальцами ног. А то обморозите.

— Да я шевелю… Т-сс! — Гущин напрягся, глядя в расплывчатый сумрак. — Кто там? Видите?

— Да. — Эфрон приложился к своему «Маузеру», — Кто-то идет… Вы видите? Сколько их?

— Определенно я видел не менее двух. — Прошептал Гущин. — А вы?

— Не знаю. Все плывет в этом мареве… Может, наши?

Оба напряженно вглядывались в мелькающий между деревьев расплывчатый сумрак.

— Мне кажется… красная лента на папахе. — Пробормотал Гущин.

— Значит, догнали собаки. — Эфрон повел стволом пистолет-карабина. — Чертовы сумерки, я совсем теряю мушку… Ну, лови большевичок!

Выстрел разорвал тишину, человек вперед упал как срезанный.

— Кажется, попали, — пробормотал Гущин.

— Прекратите палить! — Раздался спереди из снега хриплый голос. — Это я! Краузе!

Эфрон опустил карабин. Это был редкий момент, когда его можно было видеть растерянным.

— Пардон муа, портэ-итондард! — От смущения Эфрон перешел на французский — Лёр онтр шья и лю; же не ву реконетр па!

— Уи, уи! Тьюи ле тус, дью реконетра ле сьен!.. — Отозвался Краузе. — Эфрон, вы? Вы случайно не папский легат?

— Я же извинился, прапорщик. — Эфрон уже оправился. — Хватит греть сугроб, давайте сюда!

Краузе показался из снега, поднялся, и заковылял к позиции.

— Вы же говорили, что видели красную папаху?.. — Укорил Эфрон Гущева.

— Вы тоже были здесь, и тоже смотрели, — не принял упрек Гущин.

Краузе тем временем подошел, и присел у дерева рядом с ними.

— Я вас не задел, прапорщик? — Спросил Эфрон Краузе. — Мне было бы дьявольски неловко.

— Нет, слава богу. Но где же ваша хваленая меткость?

— Помилуйте, я даже не вижу прицельных. Всегда говорил, что не разделяю моду на эти тонкие мушки.

— А я так теперь их самый большой сторонник, — пропыхтел Краузе.

По цепи лежащих людей, слева к ним пригибаясь бежал штаб-ротмистр Гиммер.

— Что там? — На ходу присмотрелся он. — Краузе, вы?

— Так точно, Штаб-ротмистр.

— А Жемчужин и Азанчеев?

— Жемчужин — все. С Азанчеевым мы разошлись. Значит… он не вернулся?

— Нет.

Все тягостно помолчали.

— С кем вы столкнулись? — Продолжил Гиммер.

— Черт разберёт. Кажется, красные.

— Много их?

— Не знаю. Судя по интенсивности огня, минимум, не меньше нас. У них был ручной бомбомет, и возможно, пулемет.

— Зачем приняли бой? Почему не отступили?