Золотой лев

Уилбур Смит Золотой лев

Они больше не были мужчинами. Это были обломки войны, выброшенные Индийским океаном на красные пески Африканского континента. Большинство их тел было разорвано выстрелом из пушек или изрублено острым оружием их противников. Другие утонули, и газ в их раздутых животах, когда они гнили, снова поднял их на поверхность, как пробковые болванки. Там их пожирали морские птицы-падальщики и акулы. В конце концов, очень немногие из них были смыты разбивающимся прибоем на пляж, где люди-хищники ждали, чтобы забрать их снова.

Два маленьких мальчика бежали впереди матери и бабушки вдоль кромки воды, взвизгивая от возбуждения всякий раз, когда обнаруживали что-нибудь, оставленное на ней морем, пусть даже самое незначительное и незначительное.

‘Есть еще один, - крикнул старший по-сомалийски. Он указал вперед, туда, где на берег прибило деревянный лонжерон корабля, волоча за собой длинный лист рваной парусины. Он был прикреплен к телу белого человека, который еще при жизни привязал себя к лонжерону веревкой из пеньки. Теперь оба мальчика стояли над его телом и смеялись.

- Птицы выклевали ему один глаз’ - крикнул старший мальчик.

- И рыба откусила ему одну руку’ - злорадствовал младший брат, не желая отставать. Лоскут порванного парусного полотна, очевидно, нанесенный человеком еще при жизни, был завязан вокруг обрубка его ампутированной руки в виде жгута, а его одежда была опалена огнем. Она висела на его изможденном теле клочьями.

- Смотри!- завизжал старший мальчик. - Посмотри на пряжку на его поясе с мечом. Она должна быть сделана из золота или серебра. Мы будем богаты.- Он опустился на колени рядом с телом и потянул за металлическую пряжку. В ответ на это мертвец глухо застонал и повернул голову, чтобы посмотреть на мальчиков своим единственным здоровым глазом. Оба ребенка закричали от ужаса, а старший отпустил пояс с мечом и вскочил на ноги. Они бросились обратно к матери и вцепились в ее юбки, хныча и скуля от ужаса.

Мать побежала осматривать добычу, волоча за собой детей на своих юбках. Бабушка ковыляла следом за ними. Ее дочь упала на колени рядом с телом и сильно ударила мужчину по лицу. Он снова застонал.

- Зинки права. Ференги все еще жив.- Она сунула руку в карман юбки и вытащила серп, которым стригла траву, чтобы накормить цыплят.

‘А что ты собираешься делать? - Ее мать задыхалась от бега.

‘Конечно, я собираюсь перерезать ему горло. - Женщина схватила мужчину за мокрые волосы и откинула его голову назад, обнажив горло. - ‘Мы не хотим спорить с ним о том, кому принадлежат ремень и пряжка. Она приставила изогнутое лезвие к его шее сбоку, и мужчина слабо закашлялся, но не сопротивлялся.

- Подожди!- резко приказала бабушка. - ‘Я уже видела эту пряжку, когда была в Джибути с твоим отцом. Этот человек - великий повелитель ференги. У него есть собственный корабль. У него огромное богатство. Если мы спасем ему жизнь, он будет благодарен и даст нам золотую монету, а то и две!’

Ее дочь посмотрела на нее с сомнением и некоторое время обдумывала это предложение, все еще держа лезвие серпа у его горла. - ‘А как же его прекрасная металлическая пряжка большой ценности?’

‘Мы будем держать его, естественно. - Ее мать была в отчаянии от того, что у дочери не хватает остроты ума. - ‘Если он когда-нибудь попросит об этом, мы скажем ему, что никогда его не видели. - Ее дочь отвела лезвие серпа от горла мужчины.

‘Так что же нам теперь с ним делать?’

‘Мы отвезем его к врачу в деревню.’

- Как же так?’

- Мы положим его на спину на эту полоску лембу. - Она указала на брезентовую ленту, обернутую вокруг лонжерона. - ‘А мы с тобой его тянем. - Она повернулась и сурово посмотрела на внуков. - Мальчики, конечно, нам помогут.’

В его голове раздавался крик мужчины. Но его голосовые связки были настолько пересохшими, потрескавшимися и опустошенными дымом и пламенем, что единственным звуком, вырвавшимся наружу, было пронзительное, дрожащее хрипение, такое же жалкое, как воздух, вырывающийся из пары сломанных мехов.

Было время, всего месяц или два назад, когда он подставлял лицо буре и улыбался с диким ликованием, когда ветер и морские брызги обрушивались на его обветренное лицо. Но сейчас теплый, пахнущий жасмином ветерок, едва проникавший в комнату через открытые окна, казался ему шипами, которые тащили по жалким клочьям его кожи. Он был поглощен болью, измучен ею, и хотя доктор, снимая повязки с его лица, делал все возможное, чтобы работать с самой совершенной деликатностью, каждый дополнительный дюйм воздействия пронзал его еще одним острым как игла стилетом чистой, концентрированной агонии. И с каждым ударом приходило новое, нежеланное воспоминание о битве - обжигающий жар и яркость пламени; оглушительный грохот выстрелов и горящего дерева; сокрушительный удар дерева о его кости.