Золотой Лис. 1-2 часть

— Я припряг обоих своих внуков проследить, — рассуждал словно сам с собою старый вояка. — На пацанят ведь никто и никогда внимания не обращает.

Из рукава почтенного хозяина постоялого двора в корзинку палача незаметно скользнул плотно скатанный свиток, перевязанный дешёвой тесьмой. А в ухо сообщение, что там записано всё — где тот монашек бывал, что и с кем обсуждал, и даже на что смотрел долго или внимательно.

— Сам-то я в таких делах не очень-то, — добродушно прогудел в усы здоровенный дядюшка Флетчер и с довольной физиономией отложил в сторону пару понравившихся ему кочанов капусты. — Но выходит, что жрец тот нацелился на самый лучший мускат, который у нас только в баронских погребах и содержится.

Дедок-палач, хоть и перекладывал к себе в козинку пупырчастые тугие огурчики, быстро накрыв ими свиток, но заметил вскользь — Храмы никогда в политику не лезут.

— Так-то оно так. Храмы не вмешиваются, а вот их жрецы иногда по своей личной инициативе всё же влезают — и что-то не слыхал я, чтоб тех потом казнили или отлучали от сана. Проверено. Уж это вы в подвалах, всё в заботах. А я всегда на людях, вокруг меня новости так и вьются, как пчёлы вокруг кринки с медовухой.

Дедок степенно покивал сам себе и заметил, что вдумчиво полюбопытствует тем храмовником, но беспокоить их милость барона пока рановато. Да и вообще, пожалуй, не стоит.

— Если что, меры сами примем. Спасибо, дядюшка Флетчер. И да, мастеру Ридду — моё почтение…

Наверное, если бы Ридд слыхал этот разговор, то он немало бы позабавился. И даже припомнил бы весьма поучительное событие из жизнеописания великого короля Вольфганга седьмого. Ах, некоторые уже сообразили сами? Да-да, тот самый, нашумевший некогда случай… отличавшийся широтой взглядов и оригинальностью суждений монарх как-то собрал на своей яхте (между прочим, переделанной из фрегата новейшей конструкции) всех своих баронов и графьёв. А потом, с присущей ему решительностью и приказал капитану отдать швартовы.

Две седмицы король плавал по морям. Поил своих вельмож лучшим вином, услаждал великолепной музыкой и песнями музыкантов, а ночами тех ублажали собранные со всей столицы смазливые девки. Но вот что характерно, по прибытии на берег те дворяне, у которых дела в их отсутствие пришли в упадок, потом как-то незаметно оказались в опале. Так и тут — Ридда нет, но дела кое-как идут…

Постукивание и царапанье в невидимую дверь повторились. Причём с такой силой, что лежавший во тьме человек невольно затаил дыхание. Нет, эти не угомонятся. Сколько веков ждали, подстерегали подходящий случай полакомиться свежатинкой — а она вдруг, подлая, закрылась.

— Ничего, подождёте ещё, — удивительно, однако на грязные и пересохшие губы выплыла улыбка.

Ноющая грудь постепенно унималась. Как бы то ни было, но мерзкая эльфийка не сумела (или не захотела) ударом превратить потроха парня в полопавшийся фарш. Ничего, поболит — и пройдёт. Да и рёбра целы, что ж тут теперь, опечаливаться?

Некоторая бодрость Ридда объяснялась не только тем фактом, что он хоть и заперт в этой каменной клетушке, но всё же цел и невредим. А ещё и некой никому не известной, но весьма похвальной привычке не класть все яйца в одну корзину.

Меана утащила сумку с припасами? Плохо — однако, не смертельно. Не просто так Ридд кое-что рассовал и по карманам дарёного плаща. Пусть тех и оказывалось не в пример меньше, чем у прежнего, нарочито пошитого под старый и потрёпанный вид…

В темноте раздался шорох, мелькнула зеленоватая искорка. Да полноте, какая магия? Всего-то эльфийский светлячок! В том смысле, что внутри круглого стеклянного пузырька обреталась крохотная цветочная феечка. Вот и сейчас, малышка прекратила неслышно ругаться, когда ёмкость, в которую её заточили изловившие руки, перестали встряхивать. Зато от злости она так сыпанула искорками, что вся — от макушки до пяток и кончиков крыльев — озарилась чуть зеленоватым светом.

— Знаешь, где мы сейчас, букашка? — Ридд с улыбкой рассматривал злобствующую крохотную девчонку росточком в полпальца, к которой бессмертные по некоей своей прихоти приделали изящные стрекозиные крылышки. — В глубине гномьих подземелий, и вокруг нас толпами лазят кровожадные мертвяки…

Дети говорят, что эти вездесущие, малахольные и приставучие малявки на самом деле вполне понимают человеческую речь — по крайней мере, Общий Язык. Обычно они роятся всюду, где хоть что-то растёт и цветёт. Но к людям льнут вовсе не просто из приязни, вроде бы подпитываются от тех эмоциями и брызгами неизрасходованной магии. А в свободное время крохотными ведёрками таскают цветочный нектар и пыльцу, насмерть сражаются с воробьями или катаются на мохнатых и забавно жужжащих шмелях. Короче, помаленьку мозолят глаза и досаждают всем, как могут.