Золотой Лис

Каждый вечер она проверяла ящик, возвращаясь из своего офиса в Сантэнхаус в центральной части Кейптауна; ехала на своем «мини» через перешеек между Сигнел Хилл и горой, объезжая затем Тейбл Маутнин: это был более длинный путь до Велтевредена. Проходили дни, недели, ящик оставался пустым, но она неукоснительно придерживалась взятого правила.

Отсутствие известий о Никки все сильнее терзало ее душу. Повседневная жизнь казалась ей сплошным обманом и притворством. И хотя она вкладывала всю энергию в исполнение обязанностей помощника Шасы, работа не могла заглушить ее боль, как она вначале надеялась.

Она улыбалась и смеялась, ездила верхом на прогулки с бабушкой, а по выходным играла в теннис или ходила под парусом со своими старыми друзьями. Работала и развлекалась, внешне все было как прежде, но теперь это была только маска.

Долгими бессонными ночами ее одиночество становилось невыносимым. То и дело в полуночный час она уже совсем было решалась пойти назавтра к Шасе и рассказать ему о той безжалостной паутине, в которую ее затянули; но наступало утро, и она спрашивала себя: «А что может сделать папа?» И она вспоминала распухшее лицо Никки, серебристые пузырьки, вырывавшиеся у него из носа, когда он тонул, и знала, что не сможет сделать ничего, что угрожало бы повторением этого кошмара. Как ни странно, но со временем боль утраты нисколько не стихала; напротив, время, казалось, только бередило раны, а отсутствие новостей о Никки заставляло их кровоточить ее сильнее. С каждым днем ей становилось все труднее выносить свои страдания в одиночку.

Затем она узнала, что Майкл приезжает из Йоханнесбурга в Велтевреден на состязания собак; казалось, что судьба ей улыбнулась. Майкл был идеальным доверенным лицом. Разумеется, он ничем не мог помочь, но мог, по крайней мере, разделить ее горе и взять тем самым на себя часть того ужасного груза, который до сих пор она несла одна.

В пятницу, накануне приезда Майкла, она как обычно проехала через перешеек в Кампс Бей и припарковала «мини» у тротуара за почтой. Медленно прошла назад и заглянула в боковое помещение, где длинными рядами выстроились маленькие стальные почтовые ящики. Было уже почти шесть часов вечера, и сама почта давно закрылась. В углу зала целовалась пара подростков; она сердито посмотрела на них, и они смущенно ретировались. Изабелла взяла за правило никогда не подходить к своему ящику и не открывать его в присутствии посторонних.

Бросила взгляд в сторону входа, чтобы еще раз убедиться, что она одна, затем вставила ключ в замок маленькой стальной дверцы ящика в пятом ряду. Потрясение было тем более сильным, что она уже настроилась на то, что ящик опять будет пуст. Адреналин буквально вскипел у нее в крови; она почувствовала, что ее щеки горят, у нее запершило в горле.

Она выхватила из ящика толстый коричневый конверт и засунула его в сумочку, висевшую на плече. Затем, пугливо оглядываясь по сторонам, как вор, захлопнула дверцу, заперла ящик и побежала к «мини». Ее руки так тряслись, что она с трудом смогла вставить ключ в замок. Задыхаясь, будто только что закончила напряженный теннисный матч, завела мотор и круто развернула «мини» в обратную сторону.

Остановила машину над пляжем, под пальмами, окаймлявшими шоссе. В этот поздний час пляж уже почти опустел. Пожилая пара играла с ирландским сеттером у самой воды, да одинокий купальщик храбро боролся с юго-восточным ветром и ледяной зеленой водой Бенгальского течения.

Изабелла подняла стекла и заперла обе дверцы «мини»; затем вытащила конверт из сумочки и положила его себе на колени.

На конверте был отпечатан адрес получателя на имя миссис Розы Коен, а почтовые марки с изображением профиля королевы были проштемпелеваны в почтовом отделении на Трафальгарской площади. Она перевернула конверт, никак не решаясь его вскрыть; ей становилось страшно при одной мысли о его содержимом. Обратного адреса не обнаружила. Медленно, все еще оттягивая решительный момент, нашарила в сумочке позолоченный дамский перочинный ножик и аккуратно отрезала край конверта острым как бритва лезвием.

Из конверта выпала цветная фотография; Изабелла перевернула ее лицом вверх, и каждый нерв буквально зазвенел от напряжения; она узнала своего сына.

Никки сидел на голубом одеяле посередине зеленого газона. На нем был только подгузник. Сидел самостоятельно, без поддержки, и она вспомнила, что ему уже почти семь месяцев. Он заметно вырос, щеки утратили младенческую пухлость, руки и ноги вытянулись и пополнели. Волосы стали длиннее и гуще, их темные завитки свешивались на лоб. Он недоуменно глядел в объектив, но в уголках рта пряталась улыбка, а широко открытые глаза были чистыми и зелеными, как изумруды.